Николай I. Освободитель. Книга 4 (СИ)

— Надо найти, — согласился я, — во-первых, как я уже говорил, качество изделия ниже всякой критики и наносит вред репутации моих светосалонов.

— А во-вторых? — Император уже неприкрыто ржал от сложившейся ситуации.

— А во-вторых, тот кто это делает, — я ткнул пальцем в стопку светописей, — использует мое оборудование и явно пускает прибыль мимо кассы. Мне такое не нравится.

Я не выдержал комичности ситуации — видимо обер-прокурор Синода, главный в стране ревнитель морали всерьез рассчитывал, что вернувшийся из отпуска император сможет надавить на наследника — и тоже улыбнулся во все тридцать два. Резоны Голицына в целом были понятны: Александру еще только 46 лет, править он может еще лет двадцать легко, а со мной в качестве императора или даже регента ему все равно будет не по пути. Значит нужно очернить меня, и задержать брата на троне на как можно более долгий срок. Вот только порнографические карточки как инструмент политической борьбы — это как-то не слишком серьезно.

— То есть падение нравов и распутство, которому потворствуют ваши светосалоны вас, ваше императорское высочество, никак не смущают?

— Неа, — с максимально беззаботным видом забросил ногу на ногу и посмотрел Голицыну прямо в глаза. С тех пор как я забрал у него почтовый департамент и отдал его Аракчееву, Александр Николаевич не находил себе места пытаясь собрать на меня столько компромата, сколько мог. Это было так очевидно, что даже люди Бенкендорфа маяковали о ведущемся чуть ли не в открытую подкопе. Вот только это была игра, в которую можно играть вдвоем. Да и весовые категории у нас все же сильно отличались. — Секс, господа, важен в жизни людей. Пока не было фотографии голых женщин рисовали и лепили из глины, теперь будут фотографировать, появиться еще что-то — обязательно сразу найдется умник, желающий использовать это в сексуальном плане. Так было есть и будет, считать иначе — как минимум наивно.

— И что же, вы ничего с эти не собираетесь делать?

— А что можно сделать? — Я удивленно вскинул бровь, — сейчас светописные аппараты мы делаем только для своих салонов, но вскоре собираемся пустить их в свободную продажу. Каждый сможет делать те снимки, какие душе угодно. Или вы предлагаете к каждому светохудожнику по жандарму приставить дабы держал и непущал?

— Хм… Возможно стоит ограничить распространение таких аппаратов? — Император бросил взгляд на своего протеже, потеребил бакенбарды и выдал предложение. — Возможно учредить отдел в МВД, который выдавал бы разрешение на использование светописных аппаратов. Бесконтрольное использование подобной техники может представлять собой опасность для общественного порядка…

— Кхм… — Подал голос обер-прокурор.

— И общественной морали конечно, — добавил император, хоть было понятно, что мораль его интересует исключительно во вторую очередь.

— Это возможно… — Понимая, что так просто от брата, раз уж он обратил внимание на проблему, не отделаться, я попытался придумать, как уменьшить негативное воздействие до минимума. — Мы собираемся открывать коммерческую школу светохудожников — техника сложная просто взять и начать пользоваться не выйдет — можно дать указание людям Бенкендорфа проверять всех студентов на благонадежность.

— Хорошо, тогда есть еще один вопрос, который Александр Николаевич хотел поднять.

— Да, Ваше императорское высочество, — почувствовав, что ему, что называется пошла масть, Голицын видимо решил высказать все накопившиеся за последнее время претензии. — Я обратил внимание на то, что в патронируемом вами Электротехническом институте сложилось настоящее засилье иностранных студентов и преподавателей. Более того, на сколько я знаю, вы целенаправленно, ищете заграницей людей по некоторым неясным для окружающих мотивам и приглашаете их в Россию выдавая именные стипендии и назначая на преподавательские должности в обход соотечественников. Дошло до того, что уже больше половины преподавателей там исповедуют лютеранскую веру, а кое-кто и вовсе — католическую.

Католиков на Руси традиционно не любили. Может быть даже больше чем евреев, если последние ассоциировались с мелким гешефтом, то первые — с орденом иезуитов и смутным временем, когда ставленники Варшавы были весьма близки к тому чтобы перекрестить Московское царство в католичество. Ну во всяком случае они явно пытались.

— Я ищу по всей Европе светлые головы, которые способны двинуть отечественную науку вперед, и собственно они уже ее двигают. Плюс лишаю немцев, французов и англичан потенциально великих изобретателей, способных их прославить в веках, а вы мне ставите это в вину? Я правильно понимаю?

Вопрос был на самом деле весьма сложный. Для постороннего человека, не учившегося в школе будущего, выбор ученых, да и студентов, приглашаемых именным письмом в столицу империи должен был выглядеть весьма странным. Например, в Россию в прошлом году из Франции переехал некто Жан Пельтье, которого и ученым то назвать было сложно. Так самоучка.