Николай I Освободитель // Книга 9

Схема была проста как мычание. Предполагалось, что государство на акты неповиновения отреагирует нервно и устроит рабочим кровавый разгон. В конце концов у всех еще не стерлась из памяти недавняя европейская «Весна народов», которая похоронила сразу несколько правительственных систем, так что местные политиканы вполне могли рассчитывать именно на такой вариант развития событий. Мнение же рабочих, которых использовали в темную в качестве своеобразного тарана против власти, естественно тут никого не интересовало.

В дальнейшем план предполагал переход от экономических требований — рабочие московских ткацких предприятий требовали повышения зарплат, установления предельного размера трудового дня, оплачиваемых выходных, пенсий для получивших на работе увечий и еще с десяток пунктов достаточно очевидных для жителя 21-го века, но совершенно инновационных для середины 19-го — к политическим. По задумке потенциальных выгодоприобретателей всего этого схематоза, результатом рабочей революции должен был стать созыв парламента, в котором союз земств, как фактически единственная политическая сила на низовом уровне, должен был получить подавляющее большинство мест. А даже если задача максимум достигнута не была бы, земства вполне могли бы взять на себя роль посредника между властью и рабочей массой и наварить на том не мало политических вистов. В общем, «на берегу» вариант выглядел практически беспроигрышным.

А для еще большего нагнетания обстановки одновременно с забастовками в Москве по городам запада империи прокатилась волна еврейских погромов. «Бей жидов спасай Россию» — лозунг практически универсальный, применимый в любой непонятной ситуации. В какой-то момент могло даже показаться, что власть действительно растерялась и не знает, что делать и желаемые политические уступки уже совсем не за горами.

На практике же получилось совсем по-другому. Не сумев найти решения на месте местные власти — сразу по четырем вертикалям подчиненности — запросили рекомендаций сверху и уже на второй день, спасибо телеграфу, от начала забастовки вопрос лег ко мне на стол. Устраивать кровавое воскресенье в стиле Николая II я не имел никакого желания, тем более во многом с выдвинутыми требованиями был согласен. Положение рабочих сейчас было действительно ужасно. Работа по 14 часов в сутки за минимальную зарплату, которой хватало только на самую дешевую еду и оплату койко-места в бараке, была тут не исключением, а скорее правилом. Никаких социальных гарантий — больничных, отпусков, декретных, пенсий и прочих глупостей социализма — опять же не было и в помине.

Да, на своих предприятиях с старался по возможности ограничивать эксплуатацию рабочих, но это был совсем не тот случай, когда проблему можно было решить простым росчерком пера. Хотя бы потому, что любые такие улучшения условий работы ложились на промышленника тяжким бременем в плане увеличения затрат. Можно было легко не выдержать конкуренции в плане цены конечного продукта и вылететь с рынка. Поэтому улучшенные условия труда даже на моих фабриках и заводах предоставлялись в первую очередь высококлассным специалистам и конечно в тех местах, где производились инновационные товары, не имеющие конкурентов на внутреннем и внешнем рынке.

И даже в такой мелочи шаги на встречу рабочим изрядно раздражали русских промышленников. На мое имя регулярно поступали доклады о том, что слишком мягкое отношения к рабочим идет во вред всей империи, и просьбы «закрутить гайки» у себя в хозяйстве, чтобы не давать поводов пролетариату требовать аналогичных условий в других местах. Если бы я не был императором и не имел под рукой весь репрессивный аппарат государства, уверен, горели бы мои заводы один за другим. Дикий капитализм в стадии первичного накопления капитала — как по учебнику.

Так вот мои рекомендации оказались следующими: бастующим не мешать, выставить полицейский кордон, любые провокации предотвращать на корню, предупредить лидеров забастовочного движения об ответственности за переход от мирной демонстрации к полноценному бунту. Еврейские же погромы — как и любые другие — пресекать самым жестким образом с последующим разбирательством о том, кто за такими акциями стоит.

Как потом мне рассказывали, рабочие поначалу при появлении жандармов — а полиции для обеспечения безопасности митингов очевидно было недостаточно, да и не была она тут заточена под такие случаи — были готовы начать полноценные боевые действия, но, когда оказалось, что никто силой их разгонять не собирается, произошло полнейшее единение государства и народа. На четвертый день забастовки в толпе рабочих начали мелькать подозрительные личности, и один раз даже кто-то пальнул из барабанника по стоящим в оцеплении армейцам, но тут сами пролетарии сработали на опережение: схватили провокатора и выдали его властям. Отправляться на каторгу за чьи-то политические интересы большинство протестующих не желало совершенно.