Николай II без ретуши

(…) Он продолжал настаивать на необходимости изменения избирательного закона, причем говорил об этом так просто и спокойно, что мне не пришло в голову, что он имеет в виду государственный переворот. (…) Если б я догадался, что государь имеет намерение…помимо законодательных учреждений изменить избирательный закон, я, конечно, не преминул бы разъяснить ему, что в таком случае он нарушил бы основные государственные законы и не сдержал бы своего царского слова. (…) Возможно, что Николай хитрил со мной. Он мог притвориться, будто в «Зурабовском инциденте» он был обманут, чтоб тем правдоподобнее разыграть роль обманутого при подписании незаконного указа 3 июня. Может быть также и то, что он не решился прямо сознаться, что он собирается совершить беззаконие, а все ходил вокруг да около. «Не лжет, но и правды не говорит», – по меткому определению Н. А. Хомякова. Последнее предположение мне кажется более отвечающим характеру Николая. (…) Дума была распущена 3 июня 1907 года.

Из воспоминаний Павла Николаевича Милюкова:

Провокаторам и шпионам нетрудно было найти в тактике социалистов криминал, против которого спорить было невозможно: их деятельность в стране и в армии по организации революции. Был подготовлен обыск у депутата Озола; найдено – настоящее или поддельное – обращение солдат к социалистической фракции, и Столыпин предъявил Думе требование – лишить депутатских полномочий всю с.-д. фракцию за антиправительственный характер ее деятельности. Такое суммарное требование, затрагивающее капитальный вопрос о неприкосновенности депутатского звания, не могло быть удовлетворено без разбора данных относительно каждого депутата, и озабоченная фракция к.-д. настояла на передаче требования в комиссию, назначив кратчайший срок для ее решения. (…) Не дожидаясь решения комиссии, Столыпин распустил Думу и опубликовал, в порядке coup d’état[20], избирательное «положение» 3 июня.

Из воспоминаний Марии Петровны фон Бок:

Перед тем как решиться на роспуск Думы, мой отец постановил обождать ответа от ее председателя Головина о снятии неприкосновенности с членов Думы социал-демократической партии. Последним сроком для ответа было поставлено Головину 2 июня. Ответ последовал отрицательный, и 3 июня Государственная дума была распущена. Одновременно с этим был опубликован Указ Сенату с утверждением в исключительном порядке, через Совет министров, новых правил о выборах в Государственную думу, заменивших собой правила от 11 декабря 1905 года.

Из дневника Алексея Сергеевича Суворина:

3 июня 1907 года. Дума распущена в 5 ч. Из «Речи» говорили, что «Русь» говорит, что это вздор. Мы им подтвердили. Новый избирательный закон. Новая Дума 1 ноября. (…) Роспуск Государственной думы прошел совершенно равнодушно. Само общество, к сожалению, сонно и недеятельно, а оппозиционный элемент многочислен и деятелен. (…)

5 июня 1907 года. (…) Большой разговор. «Царь самоуверен. Во время японской войны он после всякого несчастья думал, что вот теперь мы победим и все исправим. И теперь так же. Распустив Думу, он думает, что настанет благословление Божие и революции конец». Когда Витте начинал ему советовать, он говорил: «Сергей Юльевич, Вы забываете, что мне 38 лет».

Но в его поступках что-то детское, хотя про него нельзя сказать, что он не умен и не образован и т. п. Он очень добрый человек.

Я напомнил ему (Витте. – Н. Е.). В первые дни царствования Николая II я спросил Витте: «Что же будет?»

«А будет то, что дела понемногу пойдут, в лет 35–36 он будет хорошим правителем».

Я то же самое сказал П. Н. Дурново. Он мне отвечал: «Вы жестоко ошибаетесь. Это будет слабосильный деспот».

Мне жаль наследника, этого милого мальчика. Я давно говорю, что царю следует отказаться от престола в пользу сына. И вот нам 15 лет покою, потому что против мальчика никто не восстанет. Он действительно милый. Служили молебен. Когда провозглашали долголетие самодержавию и т. д., он молчал, но когда дело дошло до наследника-цесаревича, он вдруг закричал: «Уйя, уйя!» Царь сконфузился.

Из воспоминаний Мориса Палеолога:

9 (22) февраля 1916 года открытие сессии IV Государственной думы. В обширной зале с колоннами, где некогда Потемкин восхищал Екатерину своими великолепными празднествами, поставлен аналой для молебна. Депутаты стоят кругом тесными рядами….Император подходит к аналою; начинается служба; дивные песнопения, то широкие и могучие, то нежные и эфирные…

Император слушает службу со свойственным ему умилением. Он страшно бледен. Рот его ежеминутно подергивается, как будто он делает усилия, чтобы глотать. Более десяти раз трогает он правой рукой ворот – это его обычный тик; левая рука, в которой перчатка и фуражка, то и дело сжимается. Видно, что он сильно взволнован… Затем он произносит речь: