Николай II. Дорога на Голгофу. Свидетельствуя о Христе до смерти...

7 июля 1917 года английский посол Бьюкенен направил телеграмму Бальфуру, в которой сообщал о своей встрече с министром иностранных дел Временного правительства П. Н. Милюковым. Суть этой встречи была следующей: «Министр иностранных дел сообщил мне сегодня конфиденциально, что Императора хотят отправить в Сибирь, по всей вероятности в Тобольск, или в…ск, где они будут жить и будут пользоваться большей личной свободой. Причиной, побудившей правительство сделать этот шаг, было опасение, что в случае немецкого наступления или какой-нибудь контрреволюционной попытки их жизнь может подвергнуться опасности». [278]

Как мы видим, в приведенной выше телеграмме нет ни слова о большевистской опасности. Речь идет о германском наступлении или о «контрреволюционной опасности».

Но уже в своих воспоминаниях, написанных после большевистского переворота, Бьюкенен пишет совсем другое: «Перевод Его Величества в Тобольск был главным образом вызван желанием защиты их от опасности, которой они могли подвергнуться в случае успешности большевистского восстания и, конечно, нет никакого сомнения, что если бы они остались в Царском, они не намного пережили бы Октябрьскую революцию». [279]

Для того чтобы установить правомочность утверждений Керенского и прочих об опасности большевизма как главной причины Тобольской ссылки, надо обратиться к историческим событиям июля 1917 года. 4 июля правительственными войсками была расстреляна мощная советская демонстрация, тон в которой задавали большевики. Есть предположения, что эта демонстрация была попыткой большевистского государственного переворота, инспирированного немцами. 6 июля была разгромлена редакция газеты «Правда», десятки большевистских деятелей были арестованы. Сам Ленин перешел на нелегальное положение. 7 июля, то есть в тот день, когда Милюков довел до сведения Бьюкенена решение о переводе Царской Семьи в Тобольск, Временное правительство издало приказы об аресте Ленина и других лидеров партии и преданию их суду, как «германских шпионов». Главнокомандующим русской армии назначен генерал Л. Г. Корнилов, восстановивший в армии смертную казнь и делавший ставку на военную силу. [280]Общие настроения, особенно среди солдат-фронтовиков, прибывших с фронта на защиту Временного правительства, тогда были скорее антибольшевистскими, так как большевиков воспринимали как «германских шпионов». Князь Львов в беседе с журналистами заявил в те дни: «Особенно укрепляют мой оптимизм события последних дней внутри страны. Наш „глубокий прорыв“ на фронте Ленина имеет, по моему убеждению, несравненно большее значение, чем прорыв немцев на нашем Юго-Западном фронте». [281]

В этих условиях говорить об «опасности большевизма» для Временного правительства в июле 1917 года можно лишь с большими натяжками. Тем более невероятно предполагать, что большевики в июле 1917 года представляли реальную опасность для Царской Семьи. Большевикам явно в те дни было не до Царской Семьи: они готовились к новому витку борьбы с Временным правительством, причем в условиях предполагаемого подполья. К тому же большевики в те дни были сильно зависимы от кайзеровского правительства, а предполагать, что в июле 1917 года это правительство, при всей его моральной нечистоплотности, дало бы свое разрешение на убийство свергнутого Монарха, не приходится.

Таким образом, большевистская угроза Царской Семье в июле 1917 года в устах Керенского есть не что иное, как новый вариант старого жупела: Петроградского Совета. Ясно, что большевики не были причиной отправки Царской Семьи в Тобольск.