Николай II. Дорога на Голгофу

Николай был расстрелян, без суда, красногвардейцами, расстрелян так, как когда-то по его приказу расстреливались крестьяне и рабочие. Но суд, великий суд, вся крестьянская и рабочая Россия, давно осудила этого человека. И то, что он еще жил полтора года после своего ареста, казалось необъяснимым. Одни говорят, как человек Николай был не плох. Но он был не на своем месте. Возможно. Но когда от этого гибнет страна, страдает и мучается народ, разве можно оправдываться, что какая-то ничтожность стоит во главе судеб этого народа. Николай был не на своем месте. Пусть. Поэтому его и выгнали. И зато теперь-то он на своем месте. А. Р.»^{1316}.

Не правда ли, слова большевика Сафарова и «христианина» «А.Р.» удивительным образом совпадают, как будто писались они одним и тем же человеком?

8/21 июля 1918 года, через четыре дня после убийства Царской Семьи, Патриарх Московский и Всея России Тихон после Божественной литургии в Казанском соборе сказал, обращаясь к пастве: «Мы, к скорби и стыду нашему, дожили до такого времени, когда явное нарушение заповедей Божиих уже не только не признается грехом, но оправдывается как нечто законное. На днях совершилось ужасное дело: расстрелян бывший Государь Николай Александрович… и высшее наше правительство, Исполнительный Комитет, одобрил это и признал законным. Но наша христианская совесть, руководясь словом Божиим, не может согласиться с этим. Мы должны, повинуясь учению Слова Божия, осудить это дело, иначе кровь расстрелянного падет и на нас, а не только на тех, кто совершил его… Пусть за это называют нас контрреволюционерами, пусть заточат в тюрьму, пусть нас расстреливают. Мы готовы все это претерпеть в уповании, что и к нам будут отнесены Слова Спасителя нашего: ’’Блаженны слышащие Слово Божие и хранящие его».

Как же отозвался народ на эти слова Святителя? Народ — безмолвствовал. Но это не было тем безмолвием ужаса и осуждения кровавого убийства, которое имел в виду Пушкин в «Борисе Годунове». Это было равнодушное и трусливое безмолвие. Конечно, были те, кто искренне скорбел по убитому Государю, кто оставался ему предан даже ценою жизни. Но не они определяли тогда отношение к убитому Царю.

Марина Цветаева вспоминала об июльских днях 1918 года: «Стоим, ждем трамвая. Дождь. И дерзкий мальчишеский петушиный вскрик: «Расстрел Николая Романова! Николай Романов расстрелян рабочим Белобородовым!» Смотрю на людей, тоже ждущих трамвая, и тоже (тоже!) слышащих. Рабочие, рваная интеллигенция, солдаты, женщины с детьми. Ничего! Хоть бы что! Покупают газету, проглядывают мельком, снова отворачивают глаза — куда? Да так, в пустоту…»^{1317}