Николай II (Том II)

Палеолог спрашивает мнение Государя о продолжительности этой войны. Это как раз то, о чём сегодня размышлял Николай, и он излагает послу свои раздумья, из которых видны глубина и серьёзность мышления российского самодержца. Он полагает, что война продлится не менее года, будет жестокой и опасной. Царь опровергает мнение тех, кто считает, что за два-три месяца удастся победить коалицию Центральных держав, тем более что ещё не совсем сложился баланс сил, которые будут выступать друг против друга.

Посол снова поражается, с каким профессионализмом опытного дипломата русский царь рассуждает о предполагаемых позициях, которые займут в ходе битвы Италия и Турция, Болгария и Румыния, о необходимости привлечь к Антанте Японию, а для этого просить Великобританию хотя бы на время уладить свои противоречия с этой страной в Азии. Император проявляет даже понимание ситуации в САСШ, где сильны германофильские и изоляционистские тенденции, но выражает надежду, что «яблочко от яблони недалеко катится» и Америка должна последовать в борьбе с Германией за своей праматерью Британией, поддержав её морально и материально.

Палеолог начинает беспокоиться, что не сумеет в этом интересном для него профессиональном разговоре добиться главного, с чем он ехал к царю, – как можно скорее толкнуть ещё не до конца отмобилизованную русскую армию на Берлин, чтобы спасти от неминуемого разгрома бошами прекрасную Марианну.

Наконец, он улучает момент и со всей настойчивостью, на которую способен, прервав Государя, начинает доказывать, какой ужасной опасности должна подвергнуться Франция в первый период войны, а с ней и Россия.

– Ваше Величество, – чуть не плачет посол, – французской армии придётся выдерживать ужасающий натиск полностью готовых к войне двадцати пяти германских корпусов… Я умоляю поэтому предписать Вашим войскам перейти в немедленное наступление… В противном случае французская армия рискует быть раздавленной… Если такое свершится, то вся масса германцев обратится против России, и Франция не сможет ничем помочь!..

– Мой дорогой посол, – отвечает монарх, – как только закончится мобилизация, я дам приказ немедленно идти вперёд. Моя армия и все резервисты рвутся в бой… Наступление уже было давно согласовано нашими Генеральными штабами в Шантильи, и теперь те же генералы поведут наши победоносные войска на битву… Германия будет взята в клещи, а этого более всего боялись все разумные германские генералы, начиная от Бисмарка… Кстати, вы знаете, что мой кузен Вильгельм, наверное, совсем сошёл с ума…

Доверительно пригнувшись к послу, Император рассказывает ему историю, которая потрясла его в ночь после объявления Германией войны России:

– Вы знаете, первого августа я заработался допоздна и только в половине первого ночи отправился в комнату Императрицы, чтобы выпить с ней чаю, прежде чем идти в постель, – я плохо сплю, если ложусь сразу после работы над бумагами… Её Величество была уже в постели, хотя она – такой же полуночник, как и я, и мы за чаем проболтали до двух часов ночи. Потом я пошёл в ванную, так как очень устал, но не прошёл и двух шагов, как мой камердинер догнал меня и сказал: «Очень важная телеграмма от его величества Кайзера!..» Я взял листок, и – подумайте только!.. – в нём стояло: «Немедленный, ясный и безошибочный ответ Твоего правительства – единственный путь избежать бесконечных несчастий… Я прошу Тебя ещё серьёзнее, без отлагательств приказать Твоим войскам ни при каких обстоятельствах не нарушать мои границы…» И Вильгельм писал это в тот момент, когда предписывал своему послу в Петербурге объявить нам войну! Он безнадёжно запутался в сетях своего собственного вероломства и лжи!.. Что же? Он считал меня сумасшедшим? Или рассчитывал поколебать меня, смутить и толкнуть на какой-то бесчестный поступок перед моей армией и народом?.. Я вернулся с этим текстом к Императрице, прочитал ей, и она прямо спросила меня: «Ты ведь не будешь отвечать на это?!» – «Конечно нет!» – сказал я ей. Мы тогда решили, что всё кончено навсегда между нами и Вильгельмом, как бы ни сложились обстоятельства в дальнейшем… Объявляя мне войну, он умоляет меня не пускать мои войска через его границу!.. – ещё раз с иронией повторил суть телеграммы Николай и закурил новую папиросу.

Посол пришёл в полный восторг. Никогда и никто из монархов, при чьих дворах он представлял свою страну, не разговаривал с ним так доверительно и интимно. Палеолог почти полюбил в эти мгновенья Николая Александровича, он был им полностью очарован.

Они поговорили на разные темы ещё с четверть часа, а потом Государь встал, давая понять, что аудиенция окончена. На прощанье он заключил посла в объятия со словами:

– Господин министр, позвольте мне в вашем лице обнять мою дорогую и славную Францию!

Его глаза ещё раз излучили из себя поток тепла и очарованья.

Кланяясь от души и пятясь к двери, чтобы не поворачиваться спиной к такому обаятельному монарху, Палеолог покинул кабинет в Нижнем дворце.