Николай Клюев

В Парашином сне Фёдор, сын Калистрата, вступает в бой с медведем, убивает супротивника, спасая любимую, и погибает сам. Перед смертью успевает услышать от Прасковьи: «Коль сердце не остыло, — Христос венчает нас!» Последняя радость в земной жизни — обещание венчанным встречи в мире ином, чтобы уже не расставаться. Крепкая вера героя клюевского — и безверие героя пушкинского.

Два типа человеческих, две разные природы, два противуположных отношения к миру и к людям.

На этом диалог с Пушкиным не заканчивается. Клюев, с оглядкой на предшественника, вспоминающего мгновения явления Музы, сам пишет свою поэтическую родословную. «В те дни, когда в садах Лицея / я безмятежно расцветал, / читал охотно Апулея, / а Цицерона не читал, / в те дни, в таинственных долинах / весной при кликах лебединых, / близ вод, сиявших в тишине, / являться Муза стала мне…» Это — Пушкин, чья муза пела «и славу нашей старины, и сердца трепетные сны»… А это — Клюев, говорящий одновременно с великой тенью и с нерадивыми, и неразумными современниками, уже замуровавшими его в «исконно-посконную» старину, отбросившими его в далёкое прошлое, приговорившими к смерти при жизни, ибо ему якобы «нечем жить»:

Мои стихи не от перины
И не от прели самоварной
С грошовой выкладкой базарной,
А от видения Мемфиса
И золотого кипариса,
Чьи ветви пестуют созвездья, —
В самосожженческом уезде
Глядятся звёзды в Светлояр, —
От них мой сон и певчий дар!

Он пишет свою «энциклопедию русской жизни» — и в этой «энциклопедии» определяющее место принадлежит его родословной, в которой смещаются временные пласты, сжимается время, и вся история Руси словно проходит в спрессованные высшей волей сроки на его глазах.

Избу рубили в шестисотом.
Когда по дебрям и болотам
Бродила лютая Литва
И, словно селезня сова,
Терзала русские погосты.
В краю, где на царёвы вёрсты
Ещё не мерена земля,
По ранне-синим половодьям,
К семужьим плёсам и угодьям
Пристала крытая ладья.
И вышел воин-исполин
На материк в шеломе клювом,
И лопь прозвала гостя Клюев —
Чудесной шапке на помин!
Вот от кого мой род и корень…

Действие отнесено к 1600 году, но само явление исполина скорее говорит о пришествии варяга — их Клюев вслед за Ломоносовым безусловно относил к славянам. Ломоносовскую «Древнюю российскую историю от начала российского народа до кончины великого князя Ярослава Первого, или до 1054 года» он знал великолепно и не раз погружался в это удивительное повествование русского академика.

«Что ж вышепоказанные пруссы были с варягами-россами одноплеменны, из следующих явствует… Снесение домашних наших летописцев подаёт уже повод думать о единоплеменстве сих двух народов, именем мало между собой разнящихся. Нестор предал на память, что Рурик призван на владение к славянам из варягов-россов. Новгородский летописец производит его от пруссов, в чём многие степенные книги согласуются… То ж подтверждает древнее тесное прусское соседство с Россиею, в которой Подляхия и великая часть Литвы заключалась, от чего и поныне Литва древние российские законы содержит. Восточное плечо реки Немени, впадающее в Курский залив, называется Руса, которое имя, конечно, носит на себе по варягам-россам. Сие всё ещё подкрепляется обычаями древних пруссов, коими сходствуют с варягами, призванными к нам на владение…»

Клюев хорошо знал Освальда Шпенглера, писавшего о тождественности мироощущения франков времён Меровингов и русских до эпохи раскола. Он верил в древнейшее и необычное происхождение своего рода и чётко обозначил его в «Песни о Великой Матери». Мать, Великая Мать-прародительница, Прасковья — Параскева-Пятница — Мать-Сыра земля созывает Великий Собор накануне роковых времён, ибо

Болеет мать-земля сырая,
И от Норвеги до Китая
Железный демон тризну правит —
К дувану адскому, не к славе,
Ведут Петровские пути!
В церковной мертвенной груди
Гнездится змей девятиглавый…

(Это — и опосредованная отсылка к шабашу, в центре и во главе которого — пушкинский герой, порождение Петровской эпохи.)

А на Собор собираются отовсюду — с Алтая и с Афона, от буддистов и суфиев, от христов и скопцов… Все духовные сокровища, собранные на путях земных самим Николаем, сосредоточивает поэт в «свитках» своей Великой Матери… И собирается Собор — под землёй.