Николай Костомаров

Оставив диссертацию на рассмотрение, Николай Иванович отправился в Крым на отдых, так как по совету врачей недавние обильные приемы лекарств и усиленная умственная работа по подготовке к магистерскому экзамену требовали отдыха. «Протерпевши четыре недели», он «отправился на Южный берег верхом с проводником татарином, имея намерение объехать весь берег до самого Севастополя, но, доехав до Ялты, утомился и поворотил назад к Алуште; оттуда ездил на вершину Чатырдага и, спустившись с горы, проехал в Симферополь, посетив по указанию проводника исток Салгира. В первый раз в жизни видел я высокие горы и морские берега. Восхождение на Чатырдаг оставило на мне неизгладимое впечатление. На вершине горы представился мне поразительный вид горных вершин Яйлы и безбрежной синевы Черного моря. Несмотря на то что день был ясный и очень знойный, на вершине Чатырдага меня пробирал такой холодный ветер, что впору было надевать теплое платье. Пробывши там несколько часов, я стал спускаться уже при солнечном закате и когда был на половине спуска с горы, небо уже темнело. Спускаться с Чатырдага для непривычного человека кажется очень страшно: склона горы не видно сверху вниз, и беспрестанно кажется, как будто летишь в пропасть. Потерявши из вида своего проводника, я до того пришел в страх, что соскочил с лошади и намеревался сходить пешком; лошадь карабкалась по каменной почве такими неровными шагами, что казалось – вот упадет и я с нее полечу вниз; к счастью, мой татарин, завидя, что со мною делается, подъехал ко мне, помог снова сесть на лошадь и успокоил меня, уверяя, что крымские лошади привыкли, как кошки, лазить по горам и никогда не сбросят седока. В темноте съезжать было бесстрашнее, потому что глаз не видел перед собою мнимой пропасти. Съехавши с крутизны, приходилось пробираться лесом, и тут новое неудобство: древесные ветви больно стегали меня то лицу. Дорога, ведущая от Чатырдага к Симферополю, пробирается посреди высоких гор, затейливо поросших кустарниками и деревьями. На дороге встречались фонтаны, устроенные благочестивыми мусульманами».

После Симферополя Костомаров съездил в Бахчисарай, осмотрел тамошний ханский дворец. Николая Ивановича «в особенности пленил огромный зал с тремя фонтанами, из которых один был знаменитый „Фонтан слез“, воспетый Пушкиным. Рядом с этим залом – павильон из разноцветных стекол с большим фонтаном посредине, а из павильона – выход к каменному бассейну, куда втекала чрезвычайно холодная вода из двух фонтанов, устроенных один против другого на противоположных краях бассейна». Костомаров с удовольствием выкупался в этом бассейне, бывшем некогда ханской купальней. В Бахчисарае он познакомился с одним греком, занимавшим должность учителя и смотрителя в уездном училище, вместе с которым совершил путешествие верхом в Чуфут-Кале. Двухдневное пребывание в Бахчисарае оставило следы в литературном творчестве Костомарова: он написал несколько малорусских стихотворений, из них некоторые были напечатаны в «Молодике» И. Бецкого.

Возвратившись снова в Симферополь, Костомаров поехал оттуда в Керчь, здесь с любопытством осматривал боспорские могилы и музей. Керченские могилы с их останками сильно захватили его воображение: он написал по-малорусски стихотворение, напечатанное впоследствии в «Молодике» Бецкого. «Я изобразил блуждающую тень одного из боспорских царей, которого прах выбросили из могилы древнеискатели, и тень не находит себе покоя, что представлено сообразно известному античному верованию о беспокойном блуждании умерших, лишенных места упокоения. Случайно познакомившись в Керчи с тамошними обывателями, я услыхал возмутительные вещи о злоупотреблениях, совершавшихся при раскопке керченских курганов. Так, например, рассказывали, что, раскопавши „Золотой курган“, они, не выбравши из него всех вещей, оставили на ночь без караула, и толпа жителей, проведавши это, бросилась туда и разграбила сокровища, которые не успели прежде вынести археологи».

Из Керчи Костомаров поплыл пароходом до Таганрога, где оставались его лошади, и поехал сухопутьем в свое имение, из которого вскоре опять выехал в Харьков.

По приезде в Харьков он узнал, что его диссертация утверждена первым отделением философского факультета, но не всеми его членами. Ее не нашли достойной Гулак-Артемовский и профессор Протопопов. Первый из них находил, что само заглавие ее по близости к современным событиям не должно служить предметом для ученой диссертации; но так как большинство членов утвердили ее, то она была признана и Костомаров начал ее печатать.