Николай Костомаров

Тогда же Николай Иванович сблизился с целым кружком молодых людей, так же, как и он, преданных идее возрождения малорусского языка и литературы; то были: «Корсун, молодой человек, воспитанник Харьковского университета, родом из Таганрога, сын довольно зажиточного помещика; Петренко, бедный студент, уроженец Изюмского уезда, молодой человек меланхолического характера, в своих стихах почти всегда обращавшийся к своей родине и своим семейным отношениям; Щоголев, студент университета, молодой человек с большим поэтическим талантом, его живое воображение чаще всего уносилось в старую средневековую жизнь; Кореницкий, сельский дьякон. Наконец, семинарист Писарев, сын священника, уже писавший по-малорусски и издавший драму „Купала на Ивана“; этот молодой человек владел хорошо языком. Стих его был правилен и звучен, но большого творческого таланта он не показывал».

В журнале «Молодик» Костомаров поместил перевод нескольких «Еврейских мелодий Байрона» и трагедию «Переяславська нiч», написанную пятистопным ямбом без рифм, без разделения на действия, с введением хора, что придавало ей вид подражания древней греческой трагедии.

В тот же период он пишет ряд новых повестей. «Одна из этих предполагаемых повестей – „Сердешна Оксана“ – явилась в альманахе „Ластивка“, напечатанном Гребенкою в Петербурге; другая – „Покоти-поле“ отдана была Бецкому, а третья – „Божьи диты“ напечатана в переводе в „Современнике“, а по-малорусски никогда не выходила».

Костомаров имел круг и других близких знакомых. «И. И. Срезневского долго не было в Харькове: он был за границей, куда отправился для изучения славянских языков; из других близких мне личностей, принадлежавших к университетскому кругу, я вспомню профессора Александра Петровича Рославского-Петровского, с которым я проживал несколько лет на одной квартире и держал с ним общий стол. В то время он читал статистику, уже после моего отъезда из Харькова был несколько времени ректором, скончался не в очень старых летах. Это был человек с большою начитанностью, огромною памятью, но ленивый, рассеянный и преданный карточной игре, зато очень добросовестный и правдивый. Как профессор он не пользовался большим уважением. Прежде постоянно споривший со мною против моих идей об украинской литературе, он наконец поддался той же идее, стал писать малорусские стихи и напечатал их под псевдонимом Амвросия Могилы, назвавши свой сборник „Думки и писни та ще дещо“. Стихи его казались хорошими, плавными, но творческого таланта за ним не признавали. К таким же близким знакомым можно отнести Поликарпа Васильевича Тихоновича, бывшего тогда учителем латинского языка в Первой гимназии, человека трудолюбивого, отлично знающего как латинскую, так и греческую словесность, и прекрасного педагога. Он был со мною постоянно дружен, но оставался совершенно холоден к украинской народности и, занятый своим античным миром, как будто ни во что не ставил все современное. Это был классик в буквальном смысле этого слова. Впоследствии он был профессором и в университете».

Между тем приближался день защиты Костомаровым диссертации. Накануне на стене университета появляется объявление, в котором говорится, что по непредвиденным обстоятельствам защита диссертации Костомарова откладывается на неопределенное время. Декан факультета на вопрос Николая Ивановича об этом сообщил ему, будто архиерей Иннокентий написал какую-то бумагу помощнику попечителя учебного округа, в которой предлагает остановить защиту диссертации Костомаровым до получения разрешения от министра просвещения. Так как тогдашний попечитель учебного округа граф Головкин был очень стар и не занимался этими делами, то все управление делами округа находилось в руках его помощника князя Цертелева. Николай Иванович отправился к нему и узнал, что действительно архиерей Иннокентий сделал такое заявление. «Я обратился к Иннокентию. Архиерей сказал мне, что он не имеет против меня ничего в цензурном отношении, а только готовится оспаривать меня дискуссионным образом. Я увидел в словах архиерея неискренность».