Николай Костомаров

По оценке современного исследователя жизни и творчества Н. Костомарова Ю. Пинчука этот случай не мог быть случайностью: Костомарова осенью 1884 года при переходе улицы снова сбила подвода. Ученого неоднократно предупреждали высшие имперские чины, чтобы он прекратил издание книг на украинском языке.

В феврале 1885 года Костомаров побывал на приеме у профессора Медико-хирургической академии С. Боткина. Врач, осмотрев Николая Ивановича, дал понять родным, что его состояние здоровья безнадежно.

Несмотря на это Н. И. Костомаров подготовил к печати «Семейный быт в произведениях южнорусского народного песенного творчества», а также все необходимые материалы для монографии о М. В. Ломоносове, начал писать исторический очерк со времен бироновщины, которому было суждено остаться незаконченным.

В марте 1885 года, как вспоминает Алина Костомарова, в минуты отдыха, или вернее борьбы со смертью, которая все приближалась, мысль ученого продолжала работать, лицо его было спокойно, глаза смотрели в неведомую и невидимую для чужого взгляда даль. Иногда он брал перо и что-то писал на почтовых листах. На вопрос жены, о чем он размышляет, он неизменно отвечал: «Это я отдыхаю!» – «О чем же пишешь?» – «А вот увидите!» В это время он работал над описанием жизни фельдмаршала Миниха.

Незадолго до своей кончины Николай Иванович пожелал еще раз увидеть картину И. Е. Репина «Иван Грозный и сын его Иван». По его мнению, в ней художественно верно воспроизведен характер этой исторически сложной и противоречивой личности. В выставочный зал историка внесли на руках и посадили в кресло. По воспоминаниям А. Л. Костомаровой, на вопрос И. Е. Репина, находившегося в то время в зале: «Какого мнения вы об этой картине, Николай Иванович?» – он ответил: «Да вот такого, что не хотел умереть, не взглянув еще раз! А я уже был здесь недавно». – «Какая высокая похвала! И как ценю ее! Это несравненная оценка для меня! Я автор картины; вы не узнали меня, Николай Иванович, а я имел честь быть у вас года три назад или четыре!»

Из воспоминаний А. Костомаровой узнаем, что 31 марта Николай Иванович поднялся с постели, но уже не мог стоять на ногах, пока его должны были одеть в обычную одежду. Он никогда не пользовался халатом и не имел его. Целый день с ним был приехавший Д. Мордовцев. Видя, как трудно Николаю Ивановичу передвигаться самостоятельно, он катал его в кресле-каталке по квартире. Так, проезжая возле бюста своего старого друга Тараса Григорьевича Шевченко, больной Николай Иванович сказал: «Чи бачиш, Тарасе, як Микола їздить!» В это воскресенье он в последний раз принимал пищу и уже больше не вспоминал о ней, а лишь изредка спрашивал чашку «теплоты»: питье это, состоявшее из согретого красного вина, разбавленного кипятком, и подслащенное сахаром, согревало и как будто подкрепляло больного.

А. Костомарова сообщает, что в понедельник, 1 апреля, Николай Иванович не мог уже подняться с кровати, но вспомнив, что в этот день приносят апрельский номер «Вестника Европы», попросил его принести, ибо там должна была быть опубликована его рецензия на книгу Кояловича «История русского самосознания», в которой высказано мнение, что профессор Петербургской духовной академии «находит у писателей те мысли, коих у них нет». Этой рецензией Костомаров хотел завершить спор с Кояловичем о теории федеративного устройства Древней Руси. «Я поднесла свежий номер „Вестника Европы“ и открыла перед Николаем Ивановичем его статью. Он спокойно и медленно произнес: „Пусть сочиняет. Я все сказал!“»

Как видно из воспоминаний, в среду, 3 апреля, Н. Костомаров начал очень заметно слабеть не только телом, но и памятью, а в четверг, 4 апреля, его причастил священник. 5 апреля он обратился к Алине с такими проникновенными словами: «Добра моя жинка! Поздно сошлись мы с тобой, рано расходимся, мало прожили вместе!.. Озабочен я многими думами!» На вопрос Алины Леонтьевны: «Какими, друг мой?!» – он ответил: «Многими… выразить не могу, сказать не умею… Художник и поэт, прости! Прощайте все!»

«Яркие весенние лучи солнца озарили страдальческое лицо. …Я исполнила желание моего друга: закрыла ему глаза…»