Николай Ленин. Сто лет после революции

Николай II довёл дело до того, что царь является теперь не только европейским, но и азиатским жандармом, который интригами, деньгами и самым зверским насилием стремится подавить всякое движение к свободе Турции, Персии, Китая.

(То же)

647

Дорогая мамочка! На днях получили мы ещё гостинец от вас – рыбу, икру, балык. Мерси большое. Едим теперь эти деликатесы, лакомимся и вспоминаем Волгу. Ну и закормили же нас нынешний год домашними гостинцами!

(Письмо матери, 9 марта)

648

Среди наших идёт здесь грызня и поливание грязью, какой давно не было, да едва ли когда и было. Все группы, подгруппы ополчились против последней конференции и её устроителей, так что дело буквально до драки доходило на здешних собраниях.

(Письмо сестре Анне, 24 марта)

649

Снова голод <…> Население в 30 миллионов человек пострадало в сильнейшей степени. Крестьяне за бесценок распродают наделы, скот и всё, что только можно продавать. Продают девушек – возвращаются худшие времена рабства. Народное бедствие показывает сразу настоящую суть всего нашего якобы «цивилизованного» общественного строя: в других формах, в другой оболочке, при иной «культуре» этот строй есть СТАРОЕ РАБСТВО, рабство миллионов трудящихся ради богатства, роскоши, тунеядства «верхних» десяти тысяч. Каторжная работа, как всегда у рабов, и полная беззаботность богачей насчёт судьбы рабов: прежде прямо морили голодом рабов, прямо брали женщин в гаремы барина, прямо подвергали рабов истязаниям. Теперь крестьян ограбили – посредством всех ухищрений, завоеваний и прогрессов цивилизации – ограбили так, что они пухнут от голода, едят лебеду, едят комья грязи вместо хлеба, болеют цингой и умирают в мучениях. А русские помещики, с Николаем II во главе, и русские капиталисты загребают деньги миллионами: владельцы увеселительных заведений в столицах говорят, что давно они так бойко не торговали. Давно не было такой наглой, разнузданной выставки роскоши, как теперь в больших городах.

<…> Ограбленные помещиками, задавленные произволом чиновников, опутанные сетями полицейских запретов, придирок и насилий, связанные новейшей охраной стражников, попов, земских начальников, крестьяне так же беззащитны против стихийных бедствий и против капитала, как дикари Африки. Только в диких странах и можно встретить теперь такое повальное вымирание от голода, как в России Х Х века.

Но голод в современной России, после стольких хвастливых речей царского правительства о благе нового землеустройства, о прогрессе хуторского хозяйства и т. д., не пройдет без того, чтобы многому научить крестьян. Голод погубит миллионы жизней, но он погубит также остатки дикой, варварской, рабьей веры и царя, мешающей понять необходимость и неизбежность революционной борьбы против царской монархии, против помещиков.

(«Голод», 30 марта)

650

Ведь это подло – позволять ругать, когда нельзя хвалить.

(Письмо в редакцию «Правды», 22 апреля)

651

В современной России есть две буржуазии. Одна, это – очень узкий слой зрелых и перезрелых капиталистов <…> Другая буржуазия, это очень широкий слой совсем незрелых, но энергично стремящихся созреть мелких и частью средних хозяев, преимущественно крестьян.

(«Либерализм и демократия», 2 мая)

652

Гуревичи делают глазки «прогрессизму».

(«Избирательная кампания в IV Думу», 8 мая)

653

В крепостной России 40-х годов ХIX века Герцен сумел подняться на такую высоту, что встал в уровень с величайшими мыслителями своего времени. Он усвоил диалектику Гегеля. Он понял, что она представляет из себя «алгебру революции». Он пошёл дальше Гегеля, к материализму, вслед за Фейербахом. Первое из «Писем об изучении природы» – «Эмпирия и идеализм», – написанное в 1844 году, показывает нам мыслителя, который, даже теперь, головой выше бездны современных естествоиспытателей-эмпириков и тьмы тем нынешних философов, идеалистов и полуидеалистов. Герцен вплотную подошёл к диалектическому материализму и остановился перед – историческим материализмом.