Николай Негодник

— Вкусный? — сразу оживился Змей. — Отдай мне.

И тут же охнул от весьма ощутимого удара кадилом в глаз.

— Это что за людоядение, а? Не хрен, прости меня, Господи! Пленного есть не полагается. Его нужно сперва допросить, а уж потом…

— Съесть! — предположил Годзилка, за что получил во второй глаз.

— Не перебивай пастыря, глупый коркордил! Говорил же — никакого людоедства. Поспрошаем хорошенько и…

— Чо, отпустим?

— Повесим! — строго отрезал отец Мефодий. — Али утопим. Водяной давеча жаловался — в праздник и разговеться нечем.

— А я?

— Накось, выкуси!

— Я ить выкушу, — пригрозил Змей.

— Тьфу на тебя, рептилия. Надо было в бою жрать, а сейчас — грех.

Годзилка не стал больше спорить и ушел помогать коту. А волхв пристал к князю с требованиями немедленного и тщательного медицинского осмотра.

— Отстать, — сопротивлялся Николай, — меня Горыныч посмотрит. Если нужно, то и подправит. Он этот, как его, экстрасенс.

— И клятву Гиппократа давал? — удивился Серега.

— Наверное, а что?

— Вот! А я не давал, поэтому мне можно и нужно верить. Снимай кольчугу.

Пришлось подчиниться. Все же по «Воинскому артикулу», замещающему в Татинце конституцию, уголовный кодекс и все Уставы одновременно, княжеское здоровье отнесено к государственному достоянию. Коля с усилием стянул кольчугу вместе с промокшим поддоспешником и зябко поежился от легкого ветерка.

— Ага, — сам себе сказал волхв, разглядывая большой, во все пузо, синяк. — Жить будешь.

— Это все, одеваться можно?

— Погоди… Тут не болит? А тут? И вот здесь?

— Отстань, а? Чего ты меня лапаешь? Я всем организмом одновременно болю, понял? Везде больно.

— Лечить надо.

— Вот еще… Само пройдет.

— Не спорь. Лучше всего народные средства подойдут, — Серега достал из-за пазухи плоскую серебряную фляжку и взболтнул ее около уха. На лице появилась довольная улыбка. — Будешь? На сорока травах настояно.

— Давай, — Николай отвернул крышку и сделал пару глотков. Действительно полегчало.

— Все пьете? — послышался за спиной строгий голос кота. — Один я тружусь, как проклятый, в холоде и голоде… Куда пленного девать?

Коля пожал плечами.

— Можешь сюда притащить.

— Неси! — крикнул Базека в сторону возвышающегося над кучей трофеев Годзилки. — Только не помни окончательно.

— А чо ему будет, он железный, — Змей не стал утруждаться и просто волок рыцаря за ногу, стараясь провезти лицом по всем встреченным муравейникам. — Забирайте.

— Мужик, ты живой? — Николай подошел и попинал в помятую дубиной кирасу, а не получив ответа, нагнулся. — Дай хоть на рожу глянуть.

Забрало удалось открыть с большим трудом.

— Говорить можешь? Гитлер капут, ферштеейн?

Вместо ответа рыцарь молча ударил Шмелёва трехгранным стилетом, выскочившим на пружине из латной перчатки.

— Ах, ты… как я теперь… — и, не договорив, князь упал.

Из записок Николая Шмелёва

«Честно скажу — умирать мне не понравилось. Не то чтобы больно, а неприятно. И последней мыслью было не что-то возвышенное, как полагается при героической гибели, а сожаление, что так и не успел пообедать. И еще обида на дырку в животе. Как бы я с таким видом на пиру перед гостями показался? Стыд, да и только. Тем более, к вечеру обещалось быть Славельское посольство с чрезвычайными полномочиями, а тут кинжал в брюхе. Нехорошо, урон престижу княжества перед послами. Они-то сами блюдут, да. Предпочтут сесть на кол (это нормально в здешнем обществе), чем кушать на официальном приеме деревянными ложками. Страшная и странная штука — политика.

Но это я отвлекся. А собирался объяснить, как же я живой остался после того, как умер. То есть не умер, а убили меня. Нет, сначала убили, и только потом умер. Тьфу, сам запутался. Впрочем, это не столь важно.

Получив предательский удар, пробивший печень, я сразу, минуя промежуточные стадии в виде светящихся труб, оказался в скромном офисе, где за старомодным столом с зеленым сукном и малахитовым чернильным прибором сидел грустный дядька средних лет неопределенной национальности. Белых одежд на нем не было, и, вопреки расхожему мнению, чесноком не пахло. Напротив, благоухало благородным «Фаренгейтом», и только потертый светлый костюм от фабрики «Восход» немного выбивался из общего стиля. Постараюсь дословно воспроизвести все разговоры на том свете, благо на память больше не жалуюсь.

— Слушаю вас внимательно, молодой человек.

— Нет, это я вас слушаю, — отвечаю как можно вежливее.

— Ах да, новенький… Что же отчетность портите, юноша?

Юноша? Сомнительный комплимент. Он что, слепой?

— Простите, какую отчетность?

— Да вот эту, — чиновник похлопал ладонью по лежащему на столе пухлому фолианту. — Здесь все точно записано. Вы в каком году изволили родиться?

— Э-э-э…

— Вот именно! А почему тогда умираете на восемь с лишним веков раньше предназначенного? Что за самоуправство? Так не положено.

Я почувствовал себя неуютно и стал оправдываться:

— Извините, случайно получилось. Дело в том, что меня только что зарезали.