Николай Негодник

— Это ваши проблемы, и знать про них ничего не хочу, — упорствовал дядька. — Будьте добры умереть, как полагается приличному человеку. Возвращайтесь обратно и не смейте морочить мне голову. Вы весь баланс за второе тысячелетие испоганите. А как душу на довольствие ставить? Где фонды? Об этом хоть подумали, прежде чем под нож соваться?

— И что теперь мне делать?

— Ну, я же сказал — отправляйтесь домой и ждите. Не беспокойтесь, в назначенный срок вызовут, — чиновник сбавил обороты и объяснял более терпеливо: — А еще лучше, подождите немного — свяжусь со специалистами из технического отдела. Пусть поставят блокировку. Ваше дело молодое, воюете постоянно, еще не хватало каждый раз туда-сюда мотаться. А так полежите чуток и опять, как огурчик. Устраивает?

— Как Дункан Маклауд?

Дядька помрачнел:

— Только спецам про него не ляпните. Опытный образец, сбежал несколько веков назад, до сих пор поймать не могут. Обидятся, ей-богу. А оно вам надо?

— Понял, буду молчать.

Тут же, буквально часа через два, действительно подошли два парня в белых халатах и увели за собой. От обоих явственно попахивало спиртом. Тот, что постарше, с лихо закрученными рыжими усами, заметил мое принюхивание и спросил напрямую:

— Ты как насчет…

— Всегда! — честно ответил я.

Разговор продолжился прямо в лаборатории, причем, насколько помню, чуточку затянулся. Ненадолго — на день или два. Все же кусок канифоли не самая лучшая закуска. Наконец собравшиеся с силами специалисты усадили меня в кресло и с ног до головы опутали проводами. Один из спецов, кажется, Израил, если не путаю, сел перед огромным пультом со множеством кнопок и клавиш, став похожим на пианиста в филармонии.

— Коля, тебе кости укрепить?

— Не знаю.

— Ладно, пусть будет. Сейчас мы из тебя настоящую Мэри Сью сделаем!

— Эй, — забеспокоился я и принялся срывать с себя присоски. — Бабой быть не хочу.

— Это так образно говорится. Сядь на место!

— И все же…

— Да ладно, не бойся, все будет хорошо. Мы же из хранителей сюда разжалованы, плохого не посоветуем.

Действительно, процедуры прошли гладко, не отразившись на внешнем и, по некотором размышлении, внутреннем облике. Успех закрепили легким обмытием. И еще раз. И еще. Неизвестно, сколько бы продолжались наши посиделки, если бы Израил случайно не взглянул на монитор стоящего на столе компа.

— Коля, а как там у вас хоронят, закапывают или кремируют?

— Кого как, а тебе зачем?

— Мне ни к чему, а вот тебя уже отпевать заканчивают. И певчие, кстати, фальшивят на верхних нотах.

— Вах, Изя, да? Не отвлекай человека, ему пора.

Мы крепко пожали друг другу руки, и я очутился в тесном гробу. Подушка какая-то колючая… А певчие, да, и врямь фальшивят.

Глава 7

Над городом плыл колокольный звон, торжественный и грустный одновременно. У церкви Перуна-пророка собрался народ, но внутрь почти никто не попал — не хватило места. Стоявшие в оцеплении воины сдерживали толпу, пытающуюся пробиться для прощания с князем, и сдержанно, подобающе моменту, переругивались с самыми настырными.

— Куды прешь, идолище толстомясое, мать твоя кобыла! — Суровый, со шрамами на лице десятник ткнул тупым концом копья в выпирающее брюхо славельского купца, приехавшего в составе посольства, но, по случаю малого чина, на отпевание не допущенного. — Сейчас закончится, и всех допустят.

— А можа пройду, а? — не отставал гость. — А я отблагодарю.

— Чем?

— Вот, — в руке просителя блеснула монета.

— Другое дело! — десятник посторонился, и купчина протиснулся между воинами. Серебряный крестовик незаметно поменял хозяина. — Добро пожаловать, ваше степенство!

Вслед за этими словами в купеческое ухо влетел кулак в тяжелой кольчужной рукавице. Гость коротко ойкнул и повалился носом в пыль.

— За что ты его так, дядя Фрол? — удивился кто-то из толпы. — Ить денежку-то взял.

— И чо? Теперь приказ выполнять не надобно, а? Да за такие слова…

Спрашивающий в испуге отшатнулся и спрятался за чужие спины, а десятника потянул за рукав один из подчиненных:

— Брось ты их, Фрол Твердятыч. Чего они в службе понимают?

— Действительно. — Старый воин оглянулся и размашисто перекрестился на церковь. — Вот князь понимал, да. Но ничего, Макарушка, он нас милостью своей не оставит.

— Это как?

— Я слышал, будто митрополит его в святые произвести хочет.

— Да ну?

— От те и ну. Савва, ежели чего обещал, сделает.

— А разве можно?

— Чего бы нет-то?

— Ну как… — Макар понизил голос. — У грекосов монахи годами не моются, святости достигая. Постятся, опять же, а уж на баб и взглянуть боятся. А через то некоторые наложением рук людей исцеляют. Чесотку там али чирьи.

— Ну, ты и дурень — баней проще такое лечить.

— То баня, а то святость.

Тяжелый подзатыльник оборвал рассуждения, а перед носом нарисовался кулак.

— За что?

— Сейчас еще добавлю, тогда узнаешь. Неча совать свой нос туда, куда кобель хвост не совал. Твое ли дело?

— Да я же в хорошем смысле слова.

— А в любом. И не гневи Господа, Макар, а не то женишься на рябой и кривой. Ага, на обеих. И сопливые будут обе.

— Так ведь… Наш князь и выпить любил, и покушать. И прочее тоже.