Николай Негодник

— Серьезно? Иглоукалывание от радикулита — первейшее средство.

— Может быть. Но зачем было на домовых свое искусство тренировать? Не по-людски это.

— У Саввы домовой был?

— Ну, дык. Как же без него? И в церкви прибирался, за свечами приглядывал, кадило раздувал. Чай, у нас у каждого крещена душа, не нечисть какая. А желтомордский лекарь его того… замордовал. Эх… Сейчас-то вредителя в строгости держу. Хочешь посмотреть? Позову. И Яну нашу на ноги подымет. Кудесник, право слово, хоть и сволочь утопленная.

— Стой, погоди, не надо поднимать пока! — испуганно попросил Николай и метнулся в сторону прибрежных кустов.

Скоро оттуда раздался вздох облегчения, потом леденящий кровь вопль и следом — громкий взрыв, поднявший почти до небес черное пламя. Старый Бульк бросился на помощь. К счастью, она не потребовалась — князь стоял закопченный, с торчащими дыбом волосами, но невредимый. Только побелевшие пальцы стиснуты на завязках штанов.

— Чего это было, Василич? — водяной беспокойно оглядывался по сторонам. — Твои огнестрельные штучки?

— Нет, — Шмелёв передернул плечами и толкнул ногой что-то круглое.

— Хосподи! — перекрестился дед. — Никак колдуна замочил?

На песке скалилась черным провалом рта и пустыми глазницами мертвая голова. Наверное, кто-то бы и смог признать в ней Артура фон Юрбаркаса, бывшего высшего вампира, бывшего славельского купца и бывшего же тайного соглядатая Ордена Бафомета.

— Я его не убивал. Он сам.

— Ясно дело. Его и мечом нельзя убить, живуч, падла. Только вот так вот — замочить. В прямом смысле. От ентого в ем замыкание колдовских сил получается, выхода наружу нет, и бабах! Все к чертям! И чем сильнее колдун, тем шибче грохает. Которых только в собственном соку жарит, а тут вот оно как… Глянь на город, видишь — морок спадает?

Над Татинцем стремительно вставало запоздавшее утро, будто невидимая рука сдернула огромное покрывало. И сразу на нескольких колокольнях ударил тревожный набат.

— Беспокоятся, — улыбнулся водяной. — Теперь себя корить будут, что лазутчиков проворонили.

— Чего уж теперь… Не убили же меня.

— Убили. Эка невидаль. Вот если бы увезли за тридевять земель да под крепкие запоры посадили бы…

— Как Кощея?

— Не знаю такого. Может, и как его. — Из городских ворот вылетело несколько всадников, и Бульк, не любящий лишней суеты, поспешил распрощаться. — Так прощевай, пресветлый князь, ужо не раз свидимся. Заходи.

— Постой, а Яну в чувство привести обещал?

Дед задумчиво почесал в затылке.

— Чувство, говоришь? А возьми ее к себе, а? Пусть под твоим присмотром будет.

— Сдурел? Она же русалка. Где она спать будет, в тазике?

— Где положишь, там и будет. Если русалка, то чего, не человек? И без воды проживет. Вот если ты в березовом лесу родился, так что, в сосновом бору помрешь сразу? Только пусть почаще чай с лимоном пьет. У тебя лимоны есть?

— Даже на подоконнике растут.

— Во, а ты говоришь… Забирай девку! Любит ведь она тебя.

— Меня? — переспросил Николай. — За что?

— Вот и спросишь. — Водяной оглянулся на приближающихся всадников, пнул на прощание голову колдуна и с громким бульком нырнул в Шолокшу.

…Усталость бессонной ночи сказывалась — отчаянно зевая с риском вывихнуть челюсти, Николай отдавал последние распоряжения. Как и предсказывал водяной, все ощущали себя виноватыми и старались быть полезными хоть сейчас. Русалку, что так и не пришла в себя, сразу окружили теплом и заботой.

— Не перестарайтесь с одеялами, — предупредил Шмелёв, которому волхв обрабатывал мелкие порезы чем-то едким и вонючим. — Перегреете девку, помрет ненароком от вашего лечения.

— Чай, мы с понятием, — оправдывался домовой Тимоха, незаметно задвигая ногой под кровать медвежью шкуру. — Учены мы.

— Знаю ваши понятия и ученость. Давай, выметывайся отсюда, лекарь хренов.

— И я? — переспросил Серега.

— И ты такой же. Дайте отдохнуть спокойно.

Быстро всех вытолкал и завалился спать, положив под подушку два заряженных огнестрела. И еще долго ворочался — напряжение уходило медленно, с нервной дрожью и гулом в ногах. И наконец провалился в сон, тяжелый и беспокойный, со смятыми простынями и скрежетом зубов, с матерной бранью, которая заставляла стражей за дверями уважительно покачивать головой.

А проснулся от странного ощущения неудобства и тесноты. И левый бок, ноющий от вчерашнего удара, приятно холодило. Коля сладко потянулся и замер, когда его локоть уперся во что-то мягкое. Скосил глаза — рядом, уткнувшись носом чуть ли не ему в подмышку, уютно посапывала русалка. Правда, одетая. Или они прямо так и рождаются в привычных бесформенных хламидах? Хотя… почему бесформенных? Под натянувшейся в нужных местах тонкой тканью обрисовывается очень даже заманчиво. А на ощупь? Нет, нельзя. Но, с другой стороны… Да, и с другой стороны все аккуратно и аппетитно.