Николай Негорев, или Благополучный россиянин

— Тебе бы только драться — ступай на войнишку, там и дерись вместе с семинаристами, — презрительно говорили у нас в пансионе, желая уколоть таких драчунов, как Сколков.

— Как же вы здесь спите втроем-то? — спрашивал между тем Андрей у одевавшегося Семена.

— По очереди: сегодня — на кровати, завтра — на лежанке, а там — на полу; по очереди, — отвечал добродушный Бенедиктов.

— Где лучше спать — на кровати или на лежанке? — спросил я, так как мое долгое молчание становилось неловким.

— Как же можно сравнить! На лежанке очень жарко, на полу холодно, а на кровати удобно, — пояснил Бенедиктов, улыбаясь во всю ширину своего огромного рта.

Мы спустились по крутой лестнице без перил, рискуя скатиться вниз по оледеневшим ступеням, прошли темный крытый двор и выбрались наконец на пустынную замерзшую улицу. Бенедиктов как путеводитель пошел вперед по глубокому снегу, засыпавшему тротуар; Андрей шел рядом с Новицким; я замыкал шествие, соображая, что в случае надобности могу отстать от них и сделать вид, что я человек, совершенно посторонний уличным мальчишкам, идущим впереди с братом.

— Кто же с кем дерется? — спрашивал Андрей, потирая руки от восторга.

— Стена на стену. С одной — мещане да мы, а с другой — ребята из Черкасов да извозчики, — улыбаясь, пояснил Бенедиктов, сделав оборот и идя взадпятки. — Нынче только плохо. Прежде, говорят, черкасов за реку наши перегоняли. Ныне они хлюздить начали.

— Как?

— Как плохо придется, начали кольями да камнями бить наших; стали засады делать. Подлый народ эти черкасы.

Андрей схватил Семена под руку, прижался к нему и, кривляясь от удовольствия, тащил его вперед. Когда Андрей находился в очень веселом расположении духа, на него нападал прилив необыкновенной откровенности. Так случилось и в этот раз.

— А я ведь тебе не говорил, — сказал он, оборачиваясь ко мне, — меня уж секли в корпусе три раза.

— Тебя — этакого маленького барчонка — уж три раза! — с восторгом воскликнул Бенедиктов, неожиданно останавливаясь и хлопая Андрея по спине самым фамильярным образом.

— Да. Уж три раза, — весело повторил Андрей. — Первый раз — за то, что я молитвы не выучил. У нас по очереди читают молитву; дошла очередь до меня, а я и не знаю.

— Ай да молодец! — воскликнул Бенедиктов, опять хлопая Андрея по плечу.

— В другой раз — за то, что я смеялся во фронте, а в третий раз за сигналы. Тра-та-та-та! Знаешь? «Слушай, первый взвод!» Теперь я уж понял.

— Это все равно что у нас гласы, — сказал Бенедиктов. — Сколько меня ни драли, а я так и не мог выучить.

Андрей полюбопытствовал узнать, что это за гласы такие, и получил от Новицкого довольно удовлетворительное объяснение, которое Бенедиктов, отговариваясь неведением, дать отказался. Брат пришел в восторг от этой премудрости, прижался еще крепче плечами к Семену и захохотал как сумасшедший.

Между тем мы все подвигались и наконец завидели оживленную пеструю толпу мужчин и женщин. Это были зрители войнишки; самое зрелище было внизу, под горой.

Войнишка, происходившая только в зимнее время, начиналась обыкновенно возней мальчишек. К шуточной драке ребят мало-помалу приставали подростки, и драка становилась серьезнее.

В это время стоило какому-нибудь не вытерпевшему богатырю той или другой стороны вмешаться в свалку, чтобы уже кинулись все резервы обоих лагерей, и тут побоище принимало отчаянный характер.

Мы остановились в народе и увидели довольно оживленную толпу дерущихся мальчишек. По временам с горы сбегал какой-нибудь парень лет шестнадцати, врезывался в толпу, махая обеими руками; мальчишки валились направо и налево, а он, натешившись достаточно, с торжеством возвращался назад.

— Пойдемте поближе, поближе, — потащил нас Бенедиктов, по-видимому очень воодушевившийся видом драки.

Мы протолкались вперед, к краю рва, и остановились около самого спуска.

— Вот видите, там за сараем-то стоят. Это ихние, — пояснил Бенедиктов.

За большим сараем стояла целая толпа мужиков в полушубках и рукавицах. Они молодцевато поправляли шапки и оживленно разговаривали о чем-то. Это были извозчики и черкасы. Одни из них уходили в соседний кабак и снова возвращались, другие выплясывали от холода известную извозчичью пляску и похлопывали рукавицами. На драку никто из них, по-видимому, не обращал никакого внимания.

— А где же ваши? — спросил Андрей у Бенедиктова, который потирал руки, подергивался и кривлялся на холоду.

— Наши вот в этой избе; наши в тепле сидят, — отвечал Бенедиктов. — Разве подраться? — весело добавил он, как-то особенно пожимая плечами.

Его, по-видимому, подмывало сильное нетерпение.

— Подерись! А? Слушай, подерись! Иди! — задергал его Андрей.