Николай Некрасов. Его жизнь и литературная деятельность

Такое понимание “сердца народного” не мешает Некрасову, как мы уже говорили, ясно видеть все недостатки и даже пороки народа, и прежде всего – его умственную темноту и заскорузлое невежество, делающие его способным на поступки, о которых в лучшем случае только и можно сказать: sancta simplicitas![24] – как о той старухе, которая, желая угодить Богу, принесла вязанку дров на костер Гуса. Достаточно указать на стихотворение “Так, служба! сам ты в той войне дрался – тебе и книги в руки”, где рассказывается ужасная история идиотски-добродушного избиения мужиками целой семьи пленных французов. Стихотворение это подвергалось не раз ожесточенным нападкам “патриотической” критики как грубая фальшь и чуть ли даже не злостная клевета на народ, и поэт, очевидно, вняв ей, поместил в конце концов пьесу в отдел “Приложений”. Между тем в доказательство того, что сюжет ее не придуман, что в “великом” двенадцатом году подобные истории случаться могли, можно бы привести аналогичную историю, рассказанную Тургеневым в “Однодворце Овсянникове” (“Записки охотника”). Сравнив две эти истории, мы видим, что у Некрасова есть нечто если не оправдывающее, то по крайней мере объясняющее ужасный поступок крестьян: они убивают француза, очевидно, в порыве “патриотического” озлобления:

Поймали мы одну семью,
Отца да мать с тремя щенками:
Тотчас ухлопали мусью,
Не из фузеи – кулаками!

А дальше в убийцах просыпается человеческое чувство сожаления, хотя и нашедшее себе исход в уродливо-диком, ужасном поступке. У Тургенева дело происходит несравненно проще и потому ужаснее. Крестьяне Смоленской губернии, поймав “француза” Леженя, не “тотчас ухлопывают” его, а запирают на ночь в пустую сукновальню и лишь наутро приводят к проруби и предлагают “уважить” их – нырнуть под лед речки Гнилотерки. Француз, конечно, упрямится; тогда мужики, не оставляя добродушной насмешливости, начинают поощрять его “легкими” толчками в шею… Патриотическое озлобление до такой степени отсутствует, что когда проезжий помещик предлагает крестьянам в качестве выкупа за Леженя двугривенный на водку, они отвечают ему хором: “Спасибо, батюшка, спасибо. Извольте, возьмите его”.

Но если стихотворение “Так, служба!..” далеко от идеализации русского народа, то надо сказать, что оно не единственное у Некрасова. Можно отыскать немало страниц в его произведениях, где рисуются даже прямо отталкивающие нравы и типы народные: “Тройка”, “Проводы”, “Кумушки”, “Влас” (до его перерождения), “Крестьянский грех” в “Пире на весь мир”. Отнюдь не могут быть названы идеализированными и такие лица, как Ванька и Тихоныч, главные герои “Коробейников” (этой лучшей народной поэмы Некрасова).

Со всем тем не подлежит, конечно, спору, что достоинства народного характера бесконечно перевешивают в глазах нашего поэта все недостатки и пороки. И в общем поэзия Некрасова может быть рассматриваема именно как сплошной восторженный гимн трудящимся, рабочим слоям русского народа. Для иллюстрации этого положения нам пришлось бы выписать чуть не половину его книги… Чем, например, иным, как не гимном труду, следует назвать всю поэму “Мороз, Красный нос”? Какой теплотой и любовью дышит каждый штрих хотя бы этой прелестной, изумительной по реальности красок картинки летней крестьянской работы!