Николай Некрасов и Авдотья Панаева. Смуглая муза поэта

Может быть, Панаева не передергивает, когда приводит слова Белинского, обращенные к Тургеневу: «Когда вы, Тургенев, перестанете быть Хлестаковым? Это возмутительно видеть в умном и образованном человеке!» В письмах Белинского того времени можно встретить упреки в «мальчишестве» и «лени», адресованные Тургеневу. Молодой писатель с первых дней знакомства с Белинским проявлял безграничное уважение к авторитету великого критика и вполне покорился его нравственной силе. «Он даже несколько побаивался его», – замечает Иван Панаев. Любопытно, что и Белинский, и Тургенев кратко определили характер своих встреч одним и тем же выражением – «отводить душу».

Однако Авдотья Яковлевна рисует их отношения как бесконечные выволочки Тургеневу со стороны нравственно безупречного собрата. Якобы Белинский отучал Тургенева, как нерадивого школьника, от вредных привычек, доходя порой до таких грозных инвектив: «Подтяните, ради Христа, свою распущенность, ведь можно сделаться нравственным уродом»[3]. Это цитаты из мемуаров Панаевой. А вот строчки из реальных писем Белинского, написанных примерно в то же время: «…Если бы Вы уехали из Питера, я не знал бы, куда и деваться; с Вами я отводил душу – это не гипербола, а чистая правда». «Когда Вы собирались в путь (в январе 1847 г. Тургенев выехал в Берлин), я знал вперед, чего лишаюсь в Вас, но когда Вы уехали, я увидел, что потерял в Вас больше, нежели сколько думал, и что Ваши набеги на мою квартиру за час перед обедом или часа на два после обеда, в ожидании начала театра, были ОДНО, что давало мне жизнь».

Мало того, что Белинский любил своего молодого друга, ценил его ум и познания – он видел в нем человека сходных взглядов, имеющим с ним общие высокие понятия и идеалы. Да, Белинский, страстный, нервный, вечно переходивший из одной крайности в другую, необузданный и не умеющий сдерживаться, бывало, журил Тургенева, но тон этих увещеваний сильно отличается от воссозданного Панаевой. Довольно частые споры с Тургеневым он обыкновенно начинал словами: «Мальчик, берегитесь – я вас в угол поставлю». Было что-то добродушное в этих прибаутках, походивших на детскую ласку. Мягкая и несколько пассивная натура Тургенева, склонная к самоанализу, меланхолии и созерцательности, в соприкосновении с горячей, страстной душой Белинского, способной к беззаветному увлечению, умевшей бескорыстно и сильно любить и ненавидеть, развивалась и обогащалась.

Надо заметить, что Белинский был беспощаден только к слабостям тех, к кому он чувствовал большое сочувствие и большую любовь.

Но на многих страницах «Воспоминаний» Панаевой Тургенев предстает в самом неприглядном виде. Необъяснимому, по ее мнению, увлечению Тургенева французской певицей мемуаристка посвятила много недобрых слов. Она писала: «Такого крикливого влюбленного, как Тургенев, я думаю, трудно было найти другого. Он громогласно всюду и всех оповещал о своей любви к Виардо, а в кружке своих приятелей ни о ком другом не говорил, как о Виардо».

Однако в дальнейшем формы проявления его чувств изменились. Натали Герцен в конце 40-х годов писала: «Все, что связано с ним и Виардо, – под покровом тайны». И это стало нормой: имя своей богини Тургенев всуе не употреблял.

Если такая тенденциозность не убеждает в отвергнутых чувствах Авдотьи, то ее злобствования по поводу внешних и нравственных недостатков избранницы Тургенева должны подтвердить это предположение. Поневоле приходит в голову, что красавица Панаева, вскружившая голову многим не последним современникам, испытывала жгучую зависть к уродливой Виардо. Столько лет спустя, во время работы над «Воспоминаниями», она не забыла и пересказала слухи о скупости певицы, которые как будто бы пронеслись по Петербургу: она скаредна, ей жаль денег даже на похороны хористки; к тому же черты ее лица и «жадность к деньгам» обличают в ней «еврейское происхождение».

Н.А. Герцен. Художник К.-.Я. Рейхель

Сомнительно, что Белинский следил за перипетиями рокового увлечения Тургенева: вести о его безумствах он получал из вторых рук. И надо полагать, это были руки Панаевой, а сведения, которыми она снабжала Белинского, в должной мере целенаправленны. Обеспокоенный критик стремился спасти друга от чар Клеопатры – Полины Виардо – и по-дружески увещевал его. В одном из писем он признавался: «Не знаю почему, но, когда думаю о Вас, юный друг мой, мне все лезут в голову эти стихи: «Страстей неопытная сила // Кипела в сердце молодом…» и пр. Вот Вам и загвоздка; нельзя же без того: на то и дружба…»

Деликатно, нежно, строчками из пушкинских стихов о безусом юноше, принявшем «вызов страсти» у самой Клеопатры, Белинский пытается остановить друга от рокового шага, но в конце смущается и словно просит извинения за вмешательство в сферу очень личную, запретную. А теперь вспомним панаевское: «Подтяните, ради Христа, свою распущенность…» Иная интонация, иной градус отношений, да и сами отношения совсем-совсем другие…

Но увещевания друга пропали втуне.