Николай Островский

До мира было далеко. Усиливалась подрывная работа врага. Необходимо было сломить саботаж, изъять у кулаков излишки хлеба, открыть школы, библиотеки. И снова Островский в борьбе.

…Много лет спустя, будучи директором Музея Н. Островского в Москве, где я проработала двадцать три года, я перечитывала старые и вновь собранные документы Островского. Передо мной прошла его беспокойная юность. Всплывали, как кинокадры, знакомые имена старших товарищей… Вот документ, подписанный 13 июля 1920 года предревкома И. С. Линником и членом ревкома, школьным учителем Николая Островского Д. Г. Чернопыжским:

«Предъявитель сего сотрудник Шепетовского Волрев-кома Николай Островский действительно командируется в оставленные буржуями дома для сбора в них книг, что удостоверяется».

И вспомнила рассказ Николая о том, как все это происходило:

— Однажды мне поручили присутствовать при обыске у одного буржуя. По сведениям ревкома, у него были спрятаны продукты и золото…

Ночь. В доме, куда мы вошли, было только два пожилых человека — муж и жена. Подняли их с постели, усадили в полутемной комнате. Мне приказали охранять их. Некоторое время мы все молчали. Меня от скуки стало клонить ко сну. Преодолевая сон, принялся осматривать комнату. И тут только заметил огромный шкаф, наполненный книгами. Сна как не бывало. Я вскочил и подошел к книгам. Шкаф оказался запертым. «Откройте, пожалуйста, шкаф», — обратился я к старикам. Они посмотрели на меня. Я увидел страх и удивление на их лицах. «Пожалуйста», — и дрожащими руками старик начал отпирать дверцу шкафа.

Передо мной открылось богатство… Я впервые видел такое огромное количество книг. Кроме того, это были уникальные издания. И у меня родилась мысль создать городскую библиотеку…

Так вот и появился этот документ — «для сбора… книг». Очень характерно это для Николая Островского: тяга к книгам. Уже тогда, в начале пути, когда он еще был простым рабочим парнем.

Есть еще один документ, подписанный Д. Г. Чернопыжским:

«Справка. Настоящим я, Чернопыжский Дмитрий Григорьевич, бывший в 1920 г. членом Шепетовского Ревкома, удостоверяю, что тов. Островский Н. А. в 1920 г., тогда еще 16-тилетний юноша-комсомолец, служа телефонистом комендантской роты, дежурил все время при Ревкоме, выполнял различные рядовые поручения Ревкома.

Принимал активное участие в производстве обысков городской буржуазии, которые проводились Ревкомом.

В ночь эвакуации, перед наступлением поляков, тов. Островский Н. А. помогал добывать подводы и охранял перевозимое на вокзалы имущество складов Опродкомдива и Ревкома.

Все вышеизложенное удостоверяю. Чернопыжский Д. Г. 29 мая 1932 года».

«Мирная передышка» в боевом пути Николая Островского была, как видим, мало похожа на безмятежный мир. Да и коротка была «передышка». Война продолжалась. Красная Армия билась с панской Польшей. В середине августа 1920 года белопольская армия с помощью Антанты перешла в контрнаступление. Положение снова стало критическим. Решалась судьба Родины, судьба революции. И Николай Островский вновь уходит с частями Красной Армии на фронт.

Александр Иосифович Пузыревский — командир части в корпусе ВУЧК в группе особого назначения вспоминает:

«Под моим командованием в этих частях был и Николай Островский… Молодой боец с кипучей энергией, прекрасными способностями бойца-организатора. Упорно работая над собой, он быстро становится организатором комсомола в частях Красной Армии и населенных пунктах, которые она проходила».

За полтора месяца до перемирия, в августе 1920 года, Островский был ранен под Львовом. Долгие годы мы не знали, где именно это произошло. И только в мае 1967 года газета «Львовская правда» сообщила, что следопыты Подберезцовской школы вместе со своим учителем И. Вулом установили: Н. Островский был ранен под селом Подески, недалеко от Львова, где 19 августа был бой. Сейчас там установлен обелиск.

Годы спустя Островский писал Пузыревскому: «Дорогой Саша!.. Много воды утекло, много пережито… Помнишь, ты говорил о себе: «Я-то четыре пятилетки переживу, а вот вы, дохлая компания, пожалуй, сдезертируете».

Хорошо, что ошибся. Правда, Саша, одному не бывать: это не влезть мне еще раз на коняку, прицепив шаблюгу до боку, и не тряхнуть уж стариной, если гром ударит. Не гнать мне, видимо, панской шляхты. Топить ее в Балтийском море придется, видимо, тебе и тем, кто вырос из сопливеньких в геройских ребят. А жаль, Саша. Ведь неплохо шли бы наши кони…»

Островский был ранен в живот и голову и контужен. Многие недели он пролежал в военном госпитале. Когда поднялся, стало ясно: последствия тяжелы, а будут еще тяжелее. Попавший в голову осколок повредил правый глаз — в этом глазу зрение было утрачено на 80 процентов. Начались страшные, мучительные головные боли. Болел и позвоночник — от контузии. Красноармеец Николай Островский стал инвалидом. Самое драматичное: он должен был демобилизоваться.

«Демобилизован в октябре 1920 года из 4-й Кавдивизии Первой Конной Армии» — записано в его военном билете.