Николай Островский

Мне тогда было двадцать лет. Моя сестра была уже замужем и имела девятимесячного сына, но тем не менее каждая из нас сочла, что фотография Николая прислана именно ей.

На самом же деле она была прислана всем нам, ведь Николай еще никого не знал в нашей семье.

Помню, в момент получения письма сестра кормила сынишку. Мальчик сидел на высоком детском стульчике у стола на веранде, а я стояла во дворе у окна. Распечатав письмо, я достала фотографию и через окно показала сестре. Она попросила передать снимок ей, чтобы посмотреть ближе. Я же, зная, что она не может отойти от ребенка, стала поддразнивать ее:

— Ну и красивый парень!

Наконец, уложив ребенка в кроватку, сестра вышла ко мне во двор. Тогда я стала бегать от нее, она — за мной. Устав, я передала фотографию ей.

— Да, — сказала она, — парнишка ничего, смотри не влюбись!

Вскоре пришла мама.

Письмо и фотография вызвали у нее массу воспоминаний о ее давней дружбе с семьей Островских.

Моя мать, да и отец тоже уроженцы того самого села Вилия Острожского уезда Волынской губернии[2], где жили Островские и где родился в 1904 году, 29 сентября по новому стилю, самый младший сын Алексея Ивановича и Ольги Осиповны Островских — Николай. Ольга Осиповна была свахой моей матери.; свадьбу сыграли в недостроенном доме Островских. К сожалению, Островским не пришлось пожить в том доме: он строился на деньги, взятые в долг, за долги пришлось дом и продать.

Узнала я от моей мамы и подробности ее жизни в молодые годы — жизни, столь характерной для тех лет.

Когда умер мамин отец, она сразу оказалась в доме лишним ртом. И как ни странно, упрекала ее в этом родная мать. Она все время твердила дочери о замужестве. Едва маме исполнилось семнадцать, пошли сваты. Женихов хватало, а вот любви не было. Много слез пролила тогда мама. Жила она в лесу, где ее отчим работал лесником. По праздникам приезжали в село и непременно ходили к Островским.

И вот в одну из встреч мама рассказала Ольге Осиповне о своем горе, о том, что ее заставляют выйти замуж без любви. Поплакали. Ольга Осиповна предложила маме пожить некоторое время в доме Островских.

— Так все и получилось, — рассказывала мне потом мама. — Я согласилась и жила у них спокойно. Но моя мать не оставляла мысли о моем замужестве. И тогда я решила выйти за первого, кто здесь посватается. Первый был ваш отец…

После свадьбы родители мои уехали на Северный Кавказ и поселились в городе Новороссийске. А через год мама поехала в родные края и побывала в Вилии с дочкой — моей сестрой Лелей. По вечерам, когда мама и Ольга Осиповна сидели на скамейке у дома, около них играли две годовалые девочки. Одна была в розовом платьице, другая — в голубом, с чудесными кудряшками. «Девочка» в голубом — Коля Островский… От этого похожего на девочку мальчика до лихого кавалериста в буденовке, с клинком наголо — пятнадцать лет. До нашей первой встречи — двадцать один.

…Мама, Леля и Роза[3] собрались идти встречать Николая. Я отказалась. Не могла преодолеть своей застенчивости.

Ушли. В окно вижу: мелькнуло и скрылось за поворотом светлое платье сестры Лели. Через минуту она неожиданно снова показалась из-за угла. Бежит быстро, запыхалась, прижимает ладони к груди. Увидела меня, что-то кричит, машет рукой, чертит в воздухе какие-то квадраты… Несмотря на то что в пылу увлечения Леля отхватывала рукой прямо-таки метровые пространства, я догадалась, что сигнализация касается всего-навсего маленькой фотографии Николая, которую Леля забыла взять у меня.

Достав карточку из комода, я передала ее сестре.

О том как они встретили Николая, мне рассказала Леля.

День был праздничный. На пристань пришли задолго до прибытия парохода. Толпа встречавших шумела, мелькали букеты, слышались шутки, смех. Приподнятое настроение толпы передалось и им, вызвав несколько чрезмерную веселость, которая, казалось, была не совсем уместна при встрече с больным человеком. Впоследствии сам Николай говорил, что именно веселье и смех сразу ободрили его.

…Минуты тянулись. Наконец пароход причалил, и Николай сошел на пристань. Он оказался высок и худощав. Серый, чуть мешковатый костюм подчеркивал его высокий рост. Палка в правой руке. Сошел, на секунду остановился, отыскивая в толпе знакомые лица. Сорвавшийся неожиданно ветер растрепал его темные густые волосы.

Леля первая узнала Николая по портрету и замахала рукой, не вполне, правда, решительно.

Николай подошел знакомиться.

— Так вы, разумеется, Леля, — улыбнулся он. — Правильно? Я вас узнал по фотографии. Как будто не перепутал, а?

Домой решили идти пешком. Николай говорил без умолку, весело и образно. Смеялись, слушая его рассказы — он с юмором описывал санаторные процедуры и покорность, с какой он, по его выражению, «отдавался крымским эскулапам».

Было заметно, что ему трудно идти. Приостановились, чтобы отдохнуть.

Повернувшись к спутникам, Николай, как будто стараясь что-то вспомнить, собрал на переносице тяжелые брови.

— Постойте… как же так… вот это да! Это называется «не перепутал»! Да вы же здесь не все!

Потер пальцем лоб.