Николай Островский

Уже тогда болезнь ограничивала у него движения рук. Поэтому во время еды ему нужна была посторонняя помощь. Особенно когда он ел эти сырые яйца. Первое время он вообще кривился от такого блюда, но затем привык.

Как-то в воскресенье после завтрака он вышел во двор. Было тепло. Попросил стул, сел погреться на солнышке. Подошли мама и сестра с сынишкой. Разговорились.

Я мыла полы в комнатах.

Окончив работу, подошла к ним и незаметно стала в стороне. Николай посмотрел на меня и, обращаясь к маме, сказал:

— Люба, посмотри на свою дочку, какая она у тебя красивая!

Этого было достаточно. Я тут же ушла. Несколько дней не разговаривала с Николаем. Потом «помирились». Он сказал:

— Так вот ты какая! Ну а за что же ты на меня обиделась? Я вот и до сих пор не знаю причины. И метод-то какой выбрала — молчать! Лучше выложила бы всю обиду сразу, чем без объяснений дуться. Я вот так, молча, не могу, это для меня самое тяжелое. Впредь ты не поступай со мной так. Лучше изругай, избей, но не молчи! В разговоре ведь всегда можно найти общий язык!

Так понемногу я узнавала его.

Как-то утром, после завтрака, он попросил приготовить ему горячей воды, бритву и мыло. Я подала. После бритья он хотел убрать за собой. Ему это было трудно, я предложила свои услуги.

— Хорошо, но только опять не обижайся на меня, — пошутил он.

Я не ответила на шутку. Все убрала, а помазок в чашке с мыльной пеной поставила на окно в коридоре, рассчитывая, что уберу после, — что-то меня отвлекло, и я не сделала этого, а потом забыла.

На другой день Николай увидел неубранный помазок.

— Раечек, так ты, оказывается, начинаешь меня обманывать? Зачем? — сказал он строго. — Если тебе неприятно убирать за мной, скажи.

И тут же принялся сам за уборку. Я пыталась взять у него из рук помазок, но он не позволил мне помочь ему.

Я смешалась и окончательно решила избегать его. А если помогать, то только незаметно, чтобы опять не обидеть. Но незаметно мне не удавалось. Николай был настолько чуток, что от него ничего нельзя было скрыть.

Он все время по случаю и без случая обращался ко мне, говорил со мной, трунил надо мной. Так мало-помалу он научил меня обороняться от уколов. Я стала смелей.

И вот, надолго отлучаясь из дому, я уже скучала без Николая, без его шуток и смеха. И спешила домой с чувством, что меня дома ожидает радость.

Это был совершенно новый, небывалый человек в моей жизни. Из какого-то нового мира.

Масштабов его личности я тогда еще не чувствовала. Просто хотелось быть около него, слушать его, помогать ему.

У меня часто бывали две задушевные подруги. Они встречались с Николаем, беседовали с ним.

Как-то он сказал мне:

— Хочешь, я расскажу тебе о твоих подругах и об их дальнейшей жизни?

— А ну-ка интересно, говори, — попросила я.

И вот он подробно рассказал о каждой, об их интересах. Закончил так:

— Оксана очень скоро выйдет замуж, а Татьяна или поздно, или совсем не выйдет.

Тогда меня поразило, как точно он дал им характеристики. И жизнь их сложилась именно так, как говорил Николай.

В тот период у меня был друг. Я считала, что выйду за него замуж, но оттягивала решение, стеснялась сказать об этом родным, ибо все считали меня ненавистницей мужского пола, и вдруг… такое сообщение. Надо было набраться храбрости.

С приездом Николая я отложила на время этот вопрос, решила дождаться его отъезда. Он много трунил надо мной, и я не хотела, чтобы еще и на эту тему мне от него доставалось.

Как-то вечером я была в театре со своим другом. После спектакля он проводил меня. Мы немного постояли на улице возле дома и разошлись.

У нас все спали. Я тихонько прошла в комнату, боясь разбудить Николая. Вдруг он спросил меня:

— Ну как живет твой приятель? — И назвал его по имени. — Почему ты не познакомишь меня с ним? Когда ваша свадьба?

Я была поражена. Откуда он узнал его имя? Откуда ему известно о предполагаемой свадьбе? Ведь никто в доме ничего не ведает!

Долго я допытывалась об этом у Николая. Наконец он сказал смеясь:

— Эх вы, конспираторы. Я не спал, ждал тебя. Слышал, как вы подошли к дому, и даже слышал ваш разговор. Вот тогда и узнал все.

Мне оставалось только удивляться его слуху. Ведь он лежал в доме с кирпичными стенами. Окна были закрыты ставнями. И он все слышал!

2 «Моему сердцу 22 года…»

С появлением у нас Николая Островского круг моих интересов сразу расширился; именно Островский стал для меня источником всего того нового, что вошло тогда в мою судьбу. Что же до его жизни, то она была всецело подчинена одной цели — борьбе за новое общество, за торжество идеалов коммунизма. Это чувствовалось каждую секунду, в каждом разговоре, буквально в каждой реплике.