Окрыленный сообщением брата, Николай с еще большим рвением взялся за пересмотр рукописи. Наконец работа была закончена. По просьбе Островского И. П. Феденев отнес рукопись в издательство «Молодая гвардия» и журнал ЦК ВКП(б) и ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия». Мы решили попросить в книжном издательстве повторного рецензирования.
Из писем Н. Островского той поры:
7 февраля — Т. Б. Новиковой:
«Я бросился на прорыв железного кольца, которым жизнь меня охватила. Я пытаюсь из глубокого тыла перейти на передовые позиции борьбы и труда своего класса. Не прав тот, кто думает: большевик не может быть полезен своей партии даже в таком, казалось, безнадежном положении. Если меня разгромят… я еще раз возьмусь за работу. Это будет последний и решительный. Я должен, я страстно хочу получить «путевку в жизнь». И как бы ни темны были сумерки моей личной жизни, тем ярче мое устремление… Ждите вести… хочу… о победе».
Прошло еще десять дней.
17 февраля — Розе Ляхович:
«До сих пор не имею окончательного решения насчет моей рукописи. Хождение по портфелям редакторов продолжается. Хотя бы дали срок. Знатоки говорят, что легче ослу стать лошадью, чем пройти впервые сей путь, и, несмотря на ряд хороших слухов, мое седьмое чувство предугадывает разгром».
Но он ошибся. Через несколько дней пришла радостная весть: книга принята!
Эту весть принес Островскому его духовный «отец» — так называл Николай Иннокентия Павловича Феденева. А 22 февраля Феденев пришел к нам с заместителем ответственного редактора журнала «Молодая гвардия» Марком Борисовичем Колосовым, который был также вторым рецензентом одноименного издательства.
Назавтра Николай написал Новиковым:
«Вчера у меня были Феденев и редактор журнала «Молодая гвардия» Колосов, — он как представитель издательства «Молодая гвардия». Когда книгу оформим, заключим с тобой договор. Введем тебя еще до издания членом Московской ассоциации пролетарских писателей и поможем пособиями в литучебе. «Твоя книга нами будет издана, она волнует, у нас нет однородного с ней материала. Я сам берусь за редакторскую правку. Через 8 дней я приду к тебе, и мы все углы сгладим. Ты, Островский, еще послужишь партии…» Если книга увидит свет, а к этому она движется, — ведь это будет наша общая победа. Не правда ли, Петя? Не правда ли, Марочка? Ведь в «Как закалялась сталь» вложены труды всех моих лучших друзей… С глубокого тыла я перехожу на передовые позиции… Учеба и учеба, а затем новая работа над второй частью. Большевик может работать, пока у пего стучит сердце. Да здравствует труд и борьба!»
Трудно передать радость Островского… Конечно, никто из нас тогда не представлял себе, какая судьба ожидает роман «Как закалялась сталь», мы не думали ни о миллионных тиражах, ни о поколениях, которым суждено было вырасти на этой книге. Тогда бы мы и не поверили в это.
Мы просто радовались за Колю, радовались тому, что он оживал на наших глазах.
Полетели радостные строки в Ленинград А. А. Жигиревой:
«Хочу поделиться с тобой хорошими вестями с лит-фронта. Вчера у меня были Феденев и редактор журнала «Молодая гвардия» товарищ Колосов. В Москве мою рукопись прорабатывали. Товарищ Колосов тоже ее прочел. И вот пришел и говорит:
«У нас нет такого материала, книга написана хорошо. У тебя есть все данные для творчества. Меня лично книга взволновала, мы ее издадим, я лично берусь выправить небольшие углы. Я свяжу тебя с писателями, мы тебя примем членом МАПП до издания книги». Обещал приехать через декаду за ответом. Итак, Шурочка, если в городе Ленина меня затрут, то есть резерв — прямое предложение издать книгу. Все это еще не документ, это не договор, а беседа, но это почти победа… А каковы у нас с тобой, Шурочка, дела в Ленгизе — успех или поражение? Ожидаю каждый день вестей от тебя… Моя работа оживляет утерянные связи. Я получаю письма от тех, кто меня давно забыл. Да здравствует труд и борьба! Пожелаем с тобой, чтобы Коля прорвался из железного круга и стал бы в ряды наступающего, несмотря на все страдания в прошлом и напряжение в настоящем, пролетариата…»
И тут нервная разрядка. Организм не выдерживает. Внезапно вспыхивает тяжелейшее воспаление легких. Жизнь Островского оказывается под угрозой. Две недели он лежит бледный, без кровинки в лице, с плотно сжатыми губами, прося только тишины и покоя. Мы с Ольгой Осиповной по очереди дежурим у его постели. Помогают нам И. П. Феденев и Миша Финкельштейн. Эти два человека делают все возможное и невозможное, приглашают врачей, достают дефицитные лекарства… Приходят на помощь и новые друзья из «Молодой гвардии».
4 марта кризис… Николай начинает медленно поправляться.
— Я слышал, — говорил он несколько дней спустя, — как вы сидели около меня, как шепотом переговаривались, но думал я не о болезни. Мне чертовски обидно было умереть, не закончив работы, в которую я вкладывал все свои силы. Жаль было Павку Корчагина…
Только 10 марта он находит силы, чтобы писать.
Новиковым: