Николай Павлович Игнатьев. Российский дипломат

В первую половину дня царь обычно читал телеграммы и выслушивал доклады министра двора Адлерберга, военного министра Милютина и шефа жандармов Мезенцова. После обеда и отдыха посещал госпитали или устраивал смотры проходящим частям, ежедневно бывал на церковных службах. Александр придавал большое значение этим посещениям, считая, что они поднимают боевой дух солдат. Действительно, свидетели отмечали, что перед царем даже тяжелораненые старались держаться бодро и встречали его улыбками. Сам же Александр умело скрывал, что тяготился посещениями госпиталей. Своей возлюбленной княжне Долгорукой он писал, что с трудом переносит поездки такого рода, ибо не терпит грязи, вони и крови.

Естественно, что такая «деятельность» Императорской ставки раздражала Главную квартиру действующей армии и главнокомандующего – брата царя Николая Николаевича (старшего). Обе ставки соперничали и критиковали действия друг друга. Николай Николаевич был возмущен тем, что для безопасности императора и его сыновей он должен был отвлекать из армии военные силы и действовать с осторожностью. В ответ на эти упреки Александр II писал брату с раздражением:

«Я, кажется, достаточно доказал тебе, что ни в чем не могу стеснять твои распоряжения. Но зная, что воля моя есть разделять с нашими славными войсками их труд, опасность и славу, не подобает тебе изыскивать всякие предлоги, чтобы удалить меня от театра военных действий, так как я не с тем приехал в армию, чтобы следовать в тылу с обозами и парками»[536].

В свою очередь, Императорская квартира постоянно критиковала деятельность командующего, часто справедливо. Но Александр II дал слово брату не вмешиваться в командование и занял позицию наблюдателя. Зато ему приходилось решать важные внешнеполитические вопросы.

Одним из них был вопрос о статусе будущей Болгарии. Еще в Петербурге под нажимом Горчакова и посла в Лондоне П. А. Шувалова, не хотевших обострять отношения с Англией, было принято решение о послевоенном разделе Болгарии на Северную (княжество) и Южную (административная автономная провинция Османской империи). По приезде в Плоешти на первом же военном совете в Главной квартире 30 мая Милютин, Николай Николаевич, Игнатьев, заведующий гражданской частью Черкасский потребовали от царя изменения этого решения. В Лондон была послана телеграмма о том, что Болгария будет единой и автономной[537]. После этого Горчаков заявил, что больше не желает вмешиваться во внешнеполитические дела, и ими стали ведать Игнатьев и заведующий дипломатической частью при главнокомандующем Нелидов, бывшие единомышленниками. Впоследствии именно они составили проекты мирного договора и вели переговоры о мире в Адрианополе и Сан-Стефано.

Александр II неоднократно беседовал с иностранными корреспондентами. Царь каждый вечер читал русскую и иностранную прессу и иронизировал по поводу появления в последней разных нелепых сообщений. Серьезной заботой царя было убеждать иностранных корреспондентов давать правдивую информацию, так как в европейских, особенно в английских консервативных газетах российские войска постоянно обвинялись в жестокостях в отношении турецкого населения и солдат. В действительности в занятых русскими войсками областях зачастую турецкие деревни разорялись болгарами, русские же солдаты, наоборот, защищали мирных турок. Перед началом войны войска были проинструктированы о необходимости гуманного отношения к мирному населению в соответствии с решениями Брюссельской конференции 1874 г. В августе 1877 г. в Главную квартиру даже приехала делегация английских либералов, удостоверившаяся в нелепости слухов о зверствах русской армии[538]. Таким образом, Александр II сыграл определенную положительную роль в информационной войне.

Состоя в свите императора, Игнатьев не был особенно обременен занятиями. Он дежурил при царе, вел переговоры с различными иностранными делегациями, беседовал с военными агентами иностранных держав и корреспондентами, прикомандированными к Главной квартире. У него было много свободного времени, и свои размышления и наблюдения он поверял жене, с которой находился в регулярной переписке[539]. Семья пребывала в Круподерницах, а осенью переехала в Киев. Сам Игнатьев писал позднее в воспоминаниях: «Из дипломата я преобразился в военного, состоящего в свите, без определенных занятий, кроме очередного дежурства при государе, без влияния, ответственности и значения. Единоверцы наши, западные дипломаты и славяне никак этого понять не хотели и продолжали обращаться ко мне, что ставило меня нередко в большое затруднение и в фальшивое положение»[540]. Так, в начале июля 1877 г. в Бухарест приехали представители Боснии, Герцеговины и Старой Сербии М. Любибратич и Ж. Лешевич «просить пособия для нового восстания в Южной Боснии», а также представить Александру II благодарственный адрес. Ответ было поручено составить Игнатьеву, который счел восстание несвоевременным, так как по договоренности с Австро-Венгрией Босния и Герцеговина подлежали австрийской оккупации[541].