Николай Павлович Игнатьев. Российский дипломат

Игнатьев часто беседовал с английским агентом Ф. Уэлсли. «С Веллеслеем у меня частые политические разговоры, – писал он жене, – потому что, по-видимому, ему приказано пугать нас английским вмешательством и войною с Англией». Уэлсли также злорадствовал по поводу внутренних затруднений России и намекал на близость в ней революции. В ответ Игнатьев развивал мысль о том, что война с Англией России не страшна. Организовав крейсерство своих и американских кораблей, Россия парализует связь Англии с колониями, лишив ее подвоза сырья и продовольствия. В Индии можно поднять антианглийское восстание, а против английского флота направить миноносцы и огонь береговых батарей. Тогда в самой Англии под влиянием внутренних неурядиц может произойти революция[547]. Как видим, вера в возможность победы в войне с Англией не оставляла Игнатьева, рассчитывавшего, что англичане не смогут нанести России удар на суше, и на помощь США в морской войне. Но все это было заблуждением. Однако возможно, что в спорах с Уэлсли Игнатьев просто пытался парировать наскоки англичанина, внутренне понимая несбыточность своих надежд. Конечно, Игнатьев сознавал, что его рассуждения не произведут впечатления на Уэлсли. Он считал, что глубокому проникновению идеи об опасности англо-русской войны для Англии должен содействовать посол в Лондоне Шувалов, но «шевельнет ли он пальчиком там, где не замешан его личный интерес?»

Возможность войны с Англией была весьма реальной. Лондон заявил, что если русско-турецкая война затянется, то Англия выступит на стороне турок. Российское правительство смотрело на исход войны с Англией не так оптимистически, как Игнатьев. Оно понимало, что Лондон может создать европейскую коалицию против России, и тогда не поможет никакое крейсерство. Для крейсерской войны Россия не обладала сильным флотом. Отсталость же русского вооружения была наглядно продемонстрирована в боях на Балканах. Английское и германское оружие, которое имели турки, было намного эффективнее русского. Внутриполитическая и экономическая ситуация в России тоже не располагала к войне. В стране усиливалось оппозиционное движение. Эйфория, последовавшая за первыми военными успехами – Зимницкой переправой через Дунай, занятием Северной Болгарии и балканских перевалов, сменилась массовым недовольством, связанным с громадными людскими потерями при неудачных штурмах Плевны, неумелостью командования, эпидемиями в армии, плохим снабжением войск. План быстрого похода к Константинополю был сорван: командование прозевало переброску сильных турецких подкреплений к Плевне, где армия и застряла на четыре месяца.

Чтобы быстрее завершить войну, русская армия сразу же после падения Плевны не осталась на зимних квартирах в Северной Болгарии, а в тяжелейших условиях совершила переход через непроходимые зимой балканские перевалы и вышла в Южную Болгарию, совершив быстрый марш-бросок к Константинополю. Но это было позднее, а пока Игнатьев, пребывавший в Главной квартире, с отчаянием наблюдал за тяжелым положением, сложившимся на Балканском театре военных действий. Прямого участия в боях он не принимал. Мелькнувшая было идея поручить ему командование корпусом была отвергнута, ибо он не имел соответствующей военной практики. Но как человеку, получившему в свое время неплохое военное образование, ему были видны просчеты командования, нелепые военные решения, принимавшиеся штабом, бесполезная трата людских резервов, недостаточность вооружения и его устарелость, плохая организация военно-медицинской службы. Он сетовал на пассивность командования и даже на присутствие в армии государя и других лиц императорской фамилии (в армии, как уже говорилось, воевали наследник и три других сына императора, а также герцоги Лейхтенбергские и Ольденбургские). Это сковывало действия командующего, который был вечно озабочен, как бы чего не случилось с императором и великими князьями.