Николай Павлович Игнатьев. Российский дипломат

Кипучая, жаждавшая деятельности натура Игнатьева не могла примириться с невостребованностью. По силе своих возможностей он пытался как-то изменить существующее положение, излагал свои соображения Александру II, главнокомандующему, Милютину и другим, но его советы выслушивались и, за редкими исключениями, не выполнялись. Отводил душу Игнатьев в письмах к жене, глубоко ему преданной и разделявшей его взгляды. День ото дня письма принимали все более критический и пессимистический характер. Игнатьев опасался поэтому посылать их почтой и отправлял фельдъегерской связью. Он все больше и больше тосковал по родным и по дому, интересовался успехами детей. Дети по его просьбе часто писали ему о своих занятиях. Игнатьев требовал, чтобы письма были на русском, немецком и французском языках, и пенял за ошибки. Интересовался он и хозяйственными делами, давая распоряжения жене и управляющему. Частые письма из дома поддерживали его. Семья и дом всегда играли значительную роль в жизни Игнатьева. Он был нежным и заботливым сыном и братом, любящим мужем и отцом, и близкие платили ему тем же. Это помогало ему выдержать удары судьбы, переносить интриги, недоброжелательство, а подчас и клевету, на которую не скупились его политические противники.

Условия, в которых Игнатьев находился в Главной квартире, были далеки от комфорта. Житье в палатках, землянках, от чего он уже давно отвык, бесконечные переезды – все это осложняло жизнь Игнатьева. Правда, он прибыл в Главную квартиру со своим неизменным лакеем Дмитрием, в собственной коляске и с собственной палаткой. Кучер и конюх, захваченные им с собой, ухаживали за шестью лошадьми, две из которых были под седлом, а четыре тащили фургон с палаткой и вещами. Хотя наличие слуг, своих лошадей и имущества облегчало походную жизнь, но о них приходилось и много заботиться.

В конце июля 1877 г. Игнатьев, как и многие находившиеся в Болгарии офицеры, не исключая и самого царя, перенес тяжелый приступ болезни. Но еще больше подкосили здоровье его неудачные штурмы Плевны. Последний, состоявшийся 30–31 августа, проходил на его глазах. На высоком кургане свита во главе с императором наблюдала за ходом сражения.

Это был первый крупный бой, который Игнатьев видел непосредственно. Как человеку, получившему военное образование, ему с самого начала были видны просчеты командования. Плевна, расположенная в низине, была окружена холмами, на которых турки возвели сильные укрепления. Овладеть этими укреплениями, считал Игнатьев, было гораздо труднее, чем самой Плевненской крепостью. С высоты укреплений турки могли бить без промаха наступающих по открытой пологой местности русских солдат, которые даже не могли окопаться, так как саперные лопатки находились в обозе и солдатам не выдавались.

Игнатьев был возмущен также, что главнокомандующему, вместо того чтобы вырыть траншеи и постепенно подвезти к Плевненской крепости батареи, захотелось «поднести Плевно государю 30-го» (в день именин царя), и было решено взять крепость штурмом. Потерю 13 тыс. солдат Игнатьев расценивал как преступление. Он отмечал, что такие крупные потери были связаны с просчетами при подготовке к штурму. Главным, по его мнению, было отсутствие прорытых траншей и укрытий. В письме к жене от 31 августа – 2 сентября Игнатьев указывал: «Беда та, что у нас никак не хотят подходить к сильным укреплениям посредством траншей, постепенно подвигаемых вперед, чтобы сократить пространство для атакующей пехоты, а, полагаясь на неустрашимость русского солдата и следуя старой рутине, пускаются на штурм, очистив свою совесть лишнею подготовкою артиллерийским огнем, не производящим на турок, скрытых в ложементах, желаемого действия»[548]. Атакующих на открытой местности солдат турецкая артиллерия буквально косила. Возвращаясь после штурма в Главную квартиру, Игнатьев не мог сдержать слез при виде тысяч раненых, тянувшихся пешком в перевязочные пункты. Офицеров и тяжело раненных везли на немногих имевшихся подводах.

В результате неудач под Плевной Главной квартире пришлось вмешаться в военные дела и принять ряд важных решений. После 3-й Плевны на военном совете 1 сентября выявились расхождения относительно дальнейшего образа действий: командующий и его штаб были настолько деморализованы, что хотели отвести армию на зимние квартиры и начать весной новую кампанию. Но в этом случае Англия угрожала вступить в войну на стороне турок. По настоянию Милютина было решено приступить к правильной блокаде Плевны. Впоследствии царь благодарил за это Милютина, наградив его при падении крепости Георгиевским орденом 2-й степени.