Николай Павлович Игнатьев. Российский дипломат

В таком же духе уже официальной депешей отвечал Игнатьеву Горчаков (от 5 сентября 1859 г.). Он предлагал сделать в переговорах главный упор на вопросах разграничения, отставив на второй план проблемы торговли. Министр резонно предполагал, что Игнатьеву предстоит, быть может, выполнить посредническую функцию между китайцами и союзниками, подобно Путятину, поэтому следует внимательно наблюдать за событиями и в случае, если европейские представители предложат посредничество, отправиться в тот приморский пункт, где будут вестись переговоры[134].

Тем временем Игнатьев продолжал переговоры. Надменное поведение китайских уполномоченных усилилось после поражения, нанесенного в конце июня 1859 г. англо-французской эскадре, пытавшейся войти в устье р. Байхэ, огнем береговых китайских батарей форта Дагу. Эскадра вернулась в Шанхай, а китайцы начали усиленно строить укрепления.

В то же время русские офицеры, не дожидаясь китайских чиновников, по приказу Н. Н. Муравьева проводили исследование правого берега р. Уссури, ее верховьев и пути от них к морскому побережью, намечая контуры новой границы. К. Ф. Будогосским была составлена подробная карта границы, которую Муравьев направил Игнатьеву для утверждения китайским правительством. Граница по этой карте устанавливалась по течению р. Уссури до ее верховьев, далее по горному хребту и р. Тюмень-Ула (ныне р. Туманган). Муравьев сообщил, что на этой территории нет коренного китайского населения и поэтому Китай не может на нее претендовать. Но вполне возможно, что Англия займет морские гавани и оттуда «будет иметь прямое влияние на Маньчжурию… а также на Уссури и, следовательно, на самый Амур»[135]. Муравьев торопил Игнатьева с решением вопроса. Однако китайские уполномоченные отказывались обсуждать вопросы разграничения. Муравьев, как сторонник силовых методов, решил даже поставить батареи у Айгуна и занять устье р. Сунгари. Игнатьев же считал, что более важным является предотвращение занятия англичанами южных гаваней, и советовал Муравьеву в первую очередь до появления английских судов близ берега Маньчжурии занять все главнейшие гавани русскими военными постами и водрузить там русский флаг, поставив китайцев перед фактом[136]. Это предложение было одобрено всегда осторожным А. М. Горчаковым, который предписывал 13 октября 1859 г. Муравьеву в случае отказа китайцев от разграничения занять границу русскими войсками, а порты Маньчжурии – судами и направить в распоряжение Игнатьева на случай его отъезда в устье р. Байхэ корабль[137]. Больше всего министр боялся усиления Англии в Китае. Предложение Муравьева занять южную часть Сахалина Горчаков, однако, отклонил. Игнатьеву же министр советовал выжидать более благоприятных обстоятельств и вести переговоры, но так, чтобы англичане и французы не узнали об их ходе и условиях, а в целом действовать согласно обстоятельствам и «собственному благоразумию»[138]. Передав китайским уполномоченным «Проект добавочных статей к прежним трактатам», в которых содержались условия по разграничению в Приморье и в Западном Китае, предложения по устройству консульств в Монголии, Маньчжурии и Кашгаре, а также русской почты через Монголию и др., Игнатьев снова получил отрицательный ответ, теперь уже в письменной форме, сопровождаемый воинственными угрозами. «Боюсь, что меня отсюда выгонят либо запрут в Пекине», – писал он отцу[139]. Он завязал переписку с Верховным советом Китая, жалуясь на резкость и грубость Су-Шуня. Тем временем Игнатьев сблизился с американским посланником Уордом, который добился ратификации китайско-американского Тяньцзиньского договора, и дал Уорду много полезных советов относительно китайских дел. К содействию русского посланника стали прибегать и другие европейцы, в частности, католические миссионеры: после победы над англо-французской эскадрой китайские власти начали гонения на католиков. В свою очередь, Игнатьев использовал связи миссионеров для сношения с русскими судами в китайских портах. Вынужденные покинуть Пекин, католические миссионеры передали на хранение в Русскую духовную миссию богатую иезуитскую библиотеку. Игнатьев, имевший много свободного времени, изучал ее. Он редко покидал миссию, выезжая только в северное подворье и на загородное португальское католическое кладбище, находившееся под охраной Русской миссии.

Постепенно Игнатьев все больше укреплялся в мысли о важности для России незамерзающих портов близ Кореи (как баз Тихоокеанской эскадры) – бухты Посьета, залива Петра Великого и других. Ведь устье Амура замерзало почти на полгода. Он даже направил соответствующее донесение главе морского ведомства – великому князю Константину Николаевичу. Горчаков хотя и разделял эту мысль, но колебался, так как эти гавани не упоминались ни в каких договорах и вести переговоры с китайцами об этом не было оснований[140]. МИД, видимо, не имел пока твердой позиции в вопросе о занятии Приморья, давая противоречивые указания Муравьеву и Игнатьеву и выжидая дальнейшего хода событий.