Николай Пржевальский – военный разведчик в Большой азиатской игре

Паспорт выдали с тем условием, чтобы конвой Пржевальского не превышал 16 человек, хотя лично посланнику было заявлено, что путешественник и помимо этого числа может добавить несколько человек-прислуги иначе это «вызывает изумление и весьма легко может повести к неприятным историям…а в спокойное время они будут только пугать местное население».

Друзья и спутники Николая Михайловича заметили, что, собираясь в пятое путешествие, он уже не проявлял столько рвения, не выказывал такого увлечения, как раньше. А тут ещё и лучший из спутников – урядник Дондок Иринчинов пал духом и отказался от путешествия. «Я уверен», – говорил Иринчинов, – что если пойду в экспедицию, то домой не вернусь» [688]. Его отказ ошеломил Пржевальского, так как он был одним из самых дисциплинированных и подготовленных к путешествиям казаков.

Ещё один случай внёс смятение в его раздумья о путешествии. Однажды весной Николай Михайлович встретил поручика Артамонова, который умел гадать по линиям руки и протянул ему свою руку. «Вы думаете образно», – сказал ему Артамонов, никогда не забываете друзей, но жизнь ваша будет коротка». За неделю до выезда из Санкт– Петербурга, в разговоре со своим другом И.Л. Фатеевым, Николай Михайлович вдруг вспомнил про предсказание смерти, поэтому, отправляясь в пятое путешествие, Пржевальский чаще стал думать о своей обречённости.

В июле 1888 г. Николай Михайлович приехал в Слободу и начал приготовления к предстоящему отъезду. Как на беду, у его любимой няни Макарьевны обострилась болезнь почек, и надежды на выздоровление не было, от чего Николай Михайлович сильно переживал. Но ехать надо было, тем более, что отъезд назначили на 5 августа. Хотя все сборы завершили и вещи отправили на станцую, но Николай Михайлович не торопился ехать.

В этот день он встал раньше обычного, – чуть свет, и, не сказав никому из приехавших прощаться соседей и друзей ни слова, через балкон вышел в сад, где долго ходил, обошёл все любимые уголки, побывал и в хатке, где он постоянно работал, прошёл ещё раз по саду, часто останавливаясь, словно прощаясь с каждым деревцом… На глазах его видны были слезы. Прощание с друзьями было очень грустное, в особенности с няней Макарьевной. «В последний раз!» – только и смогла вскрикнуть старушка среди душивших ее рыданий.

Николай Михайлович просил её благословить себя и старался утешить, обещая, что эта экспедиция будет последней, и вернувшись, он заживёт в Слободе уже совершенно спокойной жизнью. Перецеловав со слезами на глазах всех присутствующих, не исключая и рабочих и их детей, Николай Михайлович в последний раз вышел на балкон и здесь на одной из колонн записал красным карандашом:

«5 августа 1888 г. До свидания, Слобода. Н.Пржевальский». (После смерти Пржевальского надписи эти заключили в стеклянную рамку). Затем, подозвав своих спутников: В. И. Роборовскаго, П. К. Козлова, казаков Телешова и Нефедова, приказал им написать свои фамилии на той же колонне. Когда все уселись в экипажи и тронулись в путь, и когда любимое озеро Сопша стало скрываться из виду, Николай Михайлович воскликнул: «Ну, теперь прощай моё любимое озеро!»

В среду, 10 августа, Пржевальский представлялся в Петергофе Императору и преподнёс ему свою книгу: «Четвёртое путешествие в Центральную Азию». «Приём был такой милостивый, – писал он, – о каком я и не воображал. Меня провожали и напутствовали, как родного» [689]. Император и наследник Цесаревич просили Пржевальского писать и вообще чаще давать о себе знать. Последние дни пребывания в Петербурге квартира Николая Михайловича напоминала скорее склад, в который сносились самые разнообразные вещи: лопаты, капканы, книги, инструменты, деревянные чашки, разного вида и устройства ящики, пакеты, свёртки… Все это сортировалось, укладывалось и упаковывалось при личном наблюдении Николая Михайловича и при активной помощи его спутников.

18 августа друзья и знакомые, а также бесчисленные толпы публики собрались на Николаевском (ныне – Московском) вокзале провожать знаменитого путешественника, отправляющегося на новые свершения во имя славы России. Несмотря на то, что Николай Михайлович всеми силами старался скрыть день своего отъезда, во всех столичных газетах появилось сообщение об этом. На вокзале собралась масса газетных репортёров, но так как к Николаю Михайловичу их не допустили, то они осадили В. И. Роборовского и П. К. Козлова, засыпав их различными вопросами.