Никому не говори!

– Он руководил операцией?

Я киваю, потом качаю головой, потому что не знаю, что можно говорить, что нет. Всё кажется таким не правдоподобным, будто кадры из фильма, и не я тут стою с чёртовым президентом в моём гнойном клубе. Смотрю на людей, что тянуться к выходу. На перевёрнутые столы, разбитую посуду. Беру со стола чей-то фужер с шампанским и осушаю его, словно воду выпила. Вытираю влагу и помаду с губ. Меня всю трясёт от адреналина.

– СТОЯТЬ!

Резко разворачиваюсь на рык Захарова, а он за кем-то бежит в сторону выхода. Поворачиваюсь туда и вижу, как из зала пытается выскользнуть какой-то мужчина, что сильно отличается одеждой от основной массы. Кричу своей охране, чтобы задержали его, но тут его сносит своим щитом Вадимка, а следом выбегает и Антон. Я тоже направляюсь туда, но останавливаюсь за стеклянной дверью, потому что все замерли, смотря куда-то вправо, но я не вижу третьего человека.

На лице Захарова потрясение и страх. Он что-то говорит преступнику, раздаётся выстрел, а в глазах Антона взрывается безумная боль. К его ногам подкрадывается бордовая лужа, сверкающая разными оттенками от вспышек неоновой вывески, а мой взгляд цепляется лишь за неподвижных пальцах упавшей в кровь руки. Вадим притягивает к себе на плечо Захарова и сам тоже утыкается в его куртку. Я чувствую себя, словно подсмотрела что-то слишком личное этих двух мужчин, и отворачиваюсь, натыкаюсь на взгляд Паши, качаю головой, а дальше всё как в тумане.

Ухожу к бару, игнорируя вопросы Гурьянова, его возмущения, строгий голос Паши, что нельзя покидать помещение. Беру бутылку скотча, но откладываю её в сторону и выхожу на улицу сама. Меня тут же берут в оборот следаки и оперы, но я отказываюсь говорить без адвоката. Отделываюсь от возмущённых ментов и подхожу к Антону, а он сует какую-то бумажку Вадиму, который стоит рядом с накрытым простынёю телом. Они спорят, но я вылавливаю лишь несколько последних слов и предлагаю свою помощь. Опять ерепенится, а я сердиться уже начинаю. Что ж ты упёртый такой? Так хочется врезать ему, привести в чувства, но бесполезно ведь. Только разозлит его больше. А он срывается к своей машине. Идиот. Неужели так трудно понять, что за него переживают? Что мне страшно его потерять? Что мне проще пережить его ненависть ко мне, чем смерть?

Смотрю вслед удаляющемуся гелику и хищно улыбаюсь, чтобы никто не узнал мой секрет. Чтобы никто не понял, что у меня есть слабость. Отправляю Паше инструкции действий по телефону, возвращаюсь в зал… Я впервые в жизни позволила себе напиться. Наблюдала, как менты собирают улики, фотографируют, допрашивают. Сидела посреди помещения на единственном не перевёрнутом диване и поглощала текилу с горла бутылки. Часа через три все, наконец, убрались с моей территории, оставив меня одну, и я смогла сделать вдох. В голове не было мыслей. Даже эмоций не было. Прошла к сцене, включила музыку погромче, чтобы хоть что-то прервало эту тишину, и взобралась на сцену. Н-да. Вид отсюда тот ещё. Полная разруха. Депутатошки бежали так, словно за ними Гадзила неслась. Или нёсся. Не важно. Странная апатия охватила разум, заставляя лечь на пол и уставиться в потолок с прожекторами. Кожей спины чувствовала холод лакированного дерева. Вытянула вверх руки, двигая ими в такт музыки и прикрывая глаза. Играло что-то зажигательное, и должно бы поднять настроение, но оно упорно оставалось не просто ниже плинтуса, оно было убийственно мрачным, потому что завтра я могла лишиться всего, что выстраивала эти два года.

Стоило ли оно того? Нет. В его взгляде так и осталось омерзение ко мне. Я как была для него шлюхой, так и останусь. Я прикрыла глаза, положив руки над головой. Я любила и раньше. Не один раз любила. Но не так сильно как его. От боли мне хотелось вскрыть себе грудную клетку и вытащить сердце. Раздавить его в пальцах, чтобы кровь стекала по руке и собиралась в лужицу у ног. Мне больно. Настолько больно, что каждый вдох даётся с огромным трудом, опаляя лёгкие пламенем. Так хочется ничего не чувствовать. Или быть обычной.

Устала. Как же я устала. Два года я пыталась преодолеть его барьеры, выводя из себя, но его выдержке позавидует любой. Что бы я ни делала, что бы ни говорила, всё без толку. И эта сделка не принесла мне ничего кроме злости и унижения. Его не приручить, не привязать и не купить. Я уже всё перепробовала. И всё, собака, без толку. Он как дикий волк – либо подойдёт сам, либо сожрёт с потрохами. Как с ним быть я уже и не знала.