Никому не отдам

   - Добрым да. Он любил меня, дарил мне дорогие подарки, играл... но все равно уезжал. Когда я стала старше, поняла, у него, наверное, другая семья была. И ещё, он был очень-очень красивым. Представь себе - высокий синеглазый брюнет, не мужчина, а мечта. Мне кажется, он даже был выше тебя ростом. Хотя... в детстве всё кажется большим.

   - А ты не знаешь, откуда он был?

  Алёна, пожала плечами, сосредоточившись на резке помидорного салата.

   - Мама говорила, что он был иностранцем. Англичанин вроде бы, я точно не знаю. Но помню, что говорил он почти без акцента. Помнишь, я говорила, что у всех свои тараканы? Моя семья тоже не исключение. Я не знаю, как зовут моего отца, представляешь? Он никогда мне не говорил, а мама... та вообще темнила, мол, в своё время я узнаю. Я теперь думаю, может быть, он был каким нибудь политиком и не хотел афишировать свою связь с нами.

   - А как твой дед к нему относился? Ну и вообще ко всей ситуации?

   - Понимаешь, мама меня очень поздно родила - ей почти тридцать пять лет было. И как-то она пошутила, что дед ей чуть ли не ультиматум ставил, мол, или немедленно роди мне кого-нибудь, или я тебя сам сосватаю за ближайшего холостяка. И не посмеешь мне перечить. А маме за всю жизнь только мой отец в душу запал. Говорила, что, как увидела его, сразу поняла, вот он, её принц. Так что деду было все равно. Главное, что я появилась.

  Саймон задумался, было очевидно то, что отец Алёны был магом. А вот её мама, хоть и была очень красивой женщиной - стройной миниатюрной блондинкой, с решительными голубыми глазами, но сомнений не было, она была человеком. Кроме того, Алёна совсем не была на нее похожа. Разве что ростом. И Саймон точно знал, у магов и людей не бывает детей. Что произошло с волшебницей, которая родила её?

   - О! Смотри, мне тут годик, - закончив с салатом, она заглянула ему через плечо, - видишь, какой пухляк? А бантик-то, бантик! Будто гвоздиком к макушке прибили.

  - Ты красавица!

   - Угу. С двумя новорожденными зубами и бантом, как пропеллер, - она грустно улыбнулась, нежно погладив пальчиком изображенную на фото женщину с крошкой-дочкой на руках.

   - Ладно, давай ты всё же мне поможешь немного, - она сунула ему в руки цветастую скатерть, - вот, иди-ка на стол накрой и за тарелками приходи. Обычно я на кухне обедаю, но ради такого гостя.

  Улыбнувшись, Саймон потопал в комнату. Мог ли он предположить, что будет накрывать на стол для девушки? Он, отпрыск древнейшей магической фамилии. Причем делать это с чувством, с толком и, что самое забавное, ему это нравилось. Как и все, что он делал для неё.

  Не было ничего удивительного в том, что за обедом они не сводили друг с друга глаз. Алёна сидела напротив, и он заметил, как под его взглядом её грудь напряглась под тонкой тканью светлой маечки. Отшвырнув в сторону вилку, он встал, подошёл к ней вплотную и подал руку. "Пойдем" - тихо произнёс он, увлекая в сторону кровати. Он плохо помнил, как они добрались до неё. Только сейчас они мирно обедали, и вот он уже лежит рядом с ней, обхватив за талию, раздвигая ногой её колени. Его губы прижались к нежной коже на шее, а ладонь накрыла грудь. Под белой маечкой двумя острыми комочками выступали соски - он легонько задевал их пальцами, срывая с приоткрытых, пересохших губ Алёны короткие вздохи. Она даже не догадывалась, что это было больше, чем влечение... гораздо больше! Он бы не сумел этого описать, просто... она будто поселилась в нем: в мыслях, в крови, во всем. В каждом движении, в каждом вздохе он ощущал ее присутствие. Спустив с плеч Алёны лямочки майки, открыв упругие, безупречно красивые груди, он ласкал их, пробуждая в ней страсть. Ведь она не знала - Мерлин! - понятия не имела, чем стала для него. Выгибаясь в его руках, рвано дыша через рот, она не сводила с него помутневшего от желания взгляда, и ее глаза не говорили, кричали: "Давай же, милый... любимый мой... хочу тебя..." И он, обхватив ладонями лицо, целовал ее губы жадно, ненасытно, с безумным желанием выпить до дна ее тепло, и свет, и нежность, и беззащитность, и жар ее возбуждения, и все то, что только она могла ему дать! С чувством, которого не испытывал никогда и ни к кому, Саймон ласкал губами ее доверчивые, мягкие губы, и с каждым движением, казалось, проникал все глубже, сплетался с нею все теснее, погружался в нее... Позабыв обо всем на свете, с наслаждением вдыхая терпкий пьянящий запах, в котором смешались ароматы леса и трав, он зарылся носом в её волосы, застонав от удовольствия и счастья. Его язык прочертил влажную дорожку к соску, и губы сомкнулись вокруг твердого комочка плоти, вызвав у неё протяжный стон, а Саймон все не останавливался, будто стремясь утопить её в ласках. Он быстро стянул с нее джинсы вместе с трусиками, и неожиданно для нее широко развел ноги, скользнув вниз...