Никому не скажем

— Отлично. Что ж… Спасибо за уделенное нам время.

— Никита Александрович…

— Да?

— Мы не враги Жене. Он — отличный мальчик. Хорошо воспитанный, талантливый, умный… Если бы меня не сковывал долг, я бы сама настучала по голове его сегодняшним обидчикам. Так что вы уж как-то помягче с ним.

Улыбаюсь и качаю головой, соглашаясь. Мировая баба — Женькина директриса. Выхожу из кабинета, кивком приглашаю брата к выходу. Занятия уже давно закончились, и в коридорах установилась звенящая тишина. Ее нарушало лишь гулкое эхо наших с Женькой шагов.

— Ну, что будем делать, боец? Чем займемся?

— Издеваешься? — хмурит брови парень.

— Да ни в жизнь. Знаешь, я не должен этого говорить, но на твоем месте поступил бы так же. Ты молодец, что дал им отпор. Это правильно. — Женька хмыкает, а я, так и не поняв, чем вызвана такая реакция, интересуюсь: — Я сказал что-то смешное?

— Нет. Просто ты говоришь, как папа.

Почему-то во рту пересыхает. Я стискиваю зубы, сильней вжимаю пальцы в оплетку руля.

— И что же говорил твой…

— Наш…

— Да, ты прав… наш папа?

— Что тех, кого любишь, надо защищать. Зубами, если понадобится.

Знакомая философия. Близкая и понятная. Только следовал ей не всегда. В начале наших отношений с Евой я поступил, как трус. И это стоит признать, как бы ни было горько.

А Женька… Женька молодец. Мужик. Настоящий…

— Ты с мамой связывался? — меняю тему. — Она вообще в курсе ситуации?

— Не-а! Она ж в Китае. А у них там все под запретом. Прикинь? И Гугл, и Фейсбук, и Инстаграм! И твой хваленый Топ-чат.

Да, я знаю. Созданный мной мессенджер заблокирован в Китае, зато мы в лидерах роста на ближнем востоке, а на территории постсоветского пространства и вовсе номер один.

— Но кому-то ты ведь должен был сообщить о случившемся?

— Лене. Это мамина ассистентка, помнишь?

— Угу. Ну, так ты ей звонил?

— Звонил. Сказал, что она может быть свободна. И что ты за мной приглянешь. Но она один фиг придет. Не то мать ей надерет задницу. Угу… Так она сказала.

И правда, Лена действительно приходит, но мне удается убедить ее, что мы сами справимся. Вечер пятницы мы с Женькой проводим, гоняя в видеоигры и поедая заказанную пиццу. А в субботу едем в наш старый дом, чтобы вместе разобрать вещи отца. Мне нужно понять, что же с ним произошло на самом деле. Мы складываем его одежду, пакуем коробки, что-то относим вниз — Женька принял решение раздать одежду старика бедным, а коробку с формой, напротив, поднимаем на чердак. Ее мы сохраним на память.

— Этот свитер тоже пусть остается, — убежденно кивает Женька.

— Думаешь?

С сомнением гляжу на потрепанный растянутый балахон с косами.

— Угу. Это мамин любимый. Она его надевала, когда мерзла. А папа ворчал…

Дерьмо. Я не должен ее ревновать, но я ревную. Нечеловечески. Невыносимо. Меня бросает из стороны в сторону.

Накануне я почти убедил себя в том, что смогу простить её. Мы были молоды и совершали ошибки. Как оказалось, я и сам здорово наломал дров, так мне ли ее винить? Но утихшая было злость снова возвращается, стоит только представить ее, домашнюю… в отцовском свитере. Принадлежащую ему, но не мне… И все. Опять накрывает…

— Давай, ты тут заканчивай, а я посмотрю, что можно убрать в кабинете.

Спускаюсь вниз. Медлю перед тем, как войти, но все же толкаю тяжелую деревянную дверь и проникаю в святая святых. Здесь тоже практически ничего не изменилось. Те же тяжелые шторы, тот же ковер под ногами. Шкафы… На дубовом антикварном столе — идеальный порядок. Никаких сваленных в кучу бумаг, лишь закрытый ноутбук и три рамки для фотографий. А вот этого я не помню. Беру ту, что стоит ближе ко мне. На фото беременная Ева. Она сидит в кресле, укутанная в плед, и задумчиво смотрит вдаль, как будто понятия не имеет о том, что прямо сейчас ее будут фотографировать. Я сглатываю. Трясущейся рукой возвращаю рамку на место и беру следующую. На этот раз передо мной постановочная фотография. И Ева, и отец, и даже маленький Женька глядят строго в камеру и улыбаются. Я редко видел отца после того, как ушел из дома, и на этом фото он выглядит совсем не таким, как его запомнил.

Более… живым он выглядит. Вот как. А на последней фотографии я. Да-да… Мой портрет, сделанный еще в начале моей карьеры для какого-то бизнес-журнала по случаю вручения мне премии «Стартап года». Прячу лицо в ладони и без сил опускаюсь в кресло. Я ничего… абсолютно ничего не понимаю.

Глава 13

Ева. Двенадцать лет назад.

Я просто не слышу, когда Кит мне звонит. Вокруг жужжат вытяжки, шумит миксер, переговариваются и над чем-то смеются тетки-кондитеры, а я из последних сил заставляю себя собраться и не уснуть прямо здесь, в цеху.

— Ева! Пойдем, перекурим? Никуда твои булки не денутся, — окликает меня Елизавета Марковна — старшая в нашей смене.

— Тесто сядет… — вяло протестую я.

— Не сядет. Давай. Тебе отдохнуть надо.