Никта

Пришёл в себя он внезапно, будто по лбу ударили обухом топора. Попытавшись подняться, он почувствовал дурноту и головокружение и со стоном опустился на пол. Было темно и прохладно — свеча, видимо, догорела уже давно, как и дрова в печи. Леонид позвал Людмилу, но она не ответила. Он протянул руку вперёд и наткнулся на неё. Она была холодной и неподвижной, испачканной в чём-то мокром. Чувствуя, как кожа пошла пупырышками, Леонид тут же вскочил, забыв о похмелье, и выбежал в гостиную. Там ещё горела одна-единственная свеча, причём её зажгли совсем недавно — она успела укоротиться всего на пару сантиметров. За столом никого не было. Леонид взглянул на свои пальцы, которыми он касался Людмилы, и увидел, что они в крови.

— Боже, — сказал он, и его вырвало на пол.

«Где Лёша? Кирюха? Что за бред?».

Когда спазмы в желудке отпустили, Леонид надел пальто и обувь, начисто забыв о шапке, и вышел наружу. Жестокая метель продолжала бушевать, снежинки бились в глаза, ветер ревел, и ничего было не видать. Выкрикивая имена друзей, Леонид пошёл наугад в эту темноту, но никто не откликался — да что там, он и собственный голос едва слышал в этом безумии природы. Но он всё равно кричал и шёл, шёл и кричал. Уши, нос и щёки сначала горели огнём, потом перестали ощущаться вовсе. Леонид понял, что отморозил их, но вернуться в дом, где лежала мёртвая Людмила, он не мог. Его надеждой было отыскать машину, залезть в неё, включить обогреватель. Но что это такое — он даже забор не мог найти, чтобы выйти за него. Может быть, он настолько растерян, что ходит кругами? Леонид остановился и закрыл глаза, чтобы собраться с мыслями. Голова работала плохо, пары алкоголя ещё не полностью выветрились. Но сосредоточиться не удалось, потому что в этот момент глубоко в спину проникло что-то острое, проникло и повернулось, царапнув ребра. Леонида почти оглушил этот скрежет. Боль полыхнула, как взрыв, и тут же повторилась ещё сильнее — его ударили ножом второй раз. Упав на колени, он закричал и оглянулся, успев каким-то непонятным образом в почти полной темноте заметить две высокие тени, скрывающиеся за завесой вьюги. По спине потекли тёплые потоки, рот наполнился чем-то сладковатым. Нечеловеческим усилием Леонид поднялся обратно на ноги и пошёл вслед за теми, кто напал на него, будто надеялся догнать их и отомстить. Но с каждым шагом становилось всё труднее двигаться, и в конце концов он без сил свалился на живот, хватая ртом снег, устилающий землю.

«Вот так и убивают, — промелькнула бессмысленная фраза в меркнущем разуме. — Вот так… и убивают…».

Что-то было существенное, очень важное в этих четырёх словах, и если бы он разгадал эту загадку, то это бы всё объяснило. Леонид попытался вновь напрячь мозги, но в нынешнем состоянии это не удалось ему и подавно. Он лежал, скрючившись, посреди ледяного безбрежного холода, пока дыхание его не прервалось, и смерть, вышедшая из белой, как саван, метели, не зевнула ему в лицо.

2014 г.

Никта

Моё жилище — кривая ветхая лачуга, которую можно было бы назвать совершенно неприметной, если бы она не была единственным строением на бескрайней каменной равнине. Когда по просторам гуляет злой ветер, окаменевшие доски, из которых домик сколочен, скрипят так, будто он вот-вот обрушится и похоронит под собой жильцов. Но я не боюсь подобной гибели — и не потому, что смерть во всяком её виде меня давно не пугает; я-то знаю, что несуразная постройка — что крохотная вершина исполинской ледяной глыбы, которая выглядывает над поверхностью океана.

Напротив хлипкой двери в десяти шагах на массивном пьедестале высится мраморное изваяние, выполненное в виде нагой женщины, которая сложила руки на груди. Голодный свет солнца, выглядящего на небе как жёлтый диск лишь чуть поярче других звёзд, освещает её бесстрастное лицо; это то, что я вижу в первую очередь, когда в кои-то веки выхожу подышать свежим воздухом. Высеченные из камня глаза без зрачков наблюдают за мной, и я отвожу взгляд, не в силах преодолеть дрожь. Женщине, охраняющей подступы к моей обители, невозможно подобрать какие-то слова и определения: не молода и не стара, не красива, но и не уродлива, не добра, но и злом обделена. Она купается в малахольном небесном сиянии, всматриваясь в провал дверного проёма, пока я бесцельно ковыляю по пустыне на своих немощных ногах, сжимая в трясущейся руке набалдашник трости.