Никто и звать никак

Сейчас мы плыли, это явно судно, меня качает и я не понимаю, что хочет женщина, куда тянет. Но мир не мой- темная коса, стекавшая по почти детскому плечу, по тонкому шелку белой сорочки, лучшее тому подтверждение. И лужица крови, подтекающая из под двери… Это именно кровь, ее запах вплетается в запахи моря и горящих свечей.

Тогда, в первые минуты, я не размышляла так долго, не вспоминала слова типа «ток-шоу», «розыгрыш», «обман». Все и так было слишком очевидно. Я просто приняла это — как данность. Это другой мир. Я попаданка. Там, за дверью, идет бой. Я хочу выжить.

За дверью слышались хрипы, глухое хеканье и удары металла о металл…Вот кто-то врезался в дверь так, что дерево затрещало…

Старуха прижалась ко мне и я ощутила кисловатый запах старческого немытого тела, близко увидела морщины, крошечные неопрятные комочки слизи в уголках старческих глаз, чуть поблескивал на щеке след сбежавшей слезы.

Внезапно женщина оттолкнула меня, засуетилась. Схватила с сундука тряпье и начала натягивать на меня, прямо на тонкий шелк ночной сорочки, платье. Толстый зеленый бархат, желтое шитьё тускло поблескивает в свете мечущихся огоньков свечи, нелепая шнуровка с боков. Зато мне становится теплее. Я все еще не могу решится подать голос. Мне кажется, что она сразу поймет… Тяжелое влажное сукно — плащ. Меховая опушка и металлическая застежка под подбородком.

На ноги мне она, с трудом сгибаясь, натягивает что-то вроде вязаных гольфов и одевает кожаные грубые башмаки без завязок, без шнурка. Одежда сидит на мне так, как будто я всю жизнь носила такое.

И там, на сундуке, под грудой тряпья — обруч. Старуха судорожно одевает мне его на голову и встает впереди меня, лицом к двери. Складывает руки под подбородком и бормочет что-то невнятное — молится…

Дверь, не слишком крепкая, разлетается щепой под ударами. Топор? Секира? не знаю…

Отпихнув ногой тело, в комнату вваливается огромный мужик. Космы по бокам лица сплетены в косицы, на них металические колечки, они тихо позвякивают и я равнодушно удивляюсь, что слышу этот слабый звон, борода, металлические бляхи на одежде и высокие железные наручи. На руках кровь, уже подсыхающая и свежие кровоточащие царапины… Остаток двери висит наискось на одной петле. У него совершенно безумные глаза, взгляд бегает по стенам, полу, останавливается на старухе… Он дышит шумно, отфыркиваясь, как будто вынырнул из воды. Все это длится какие-то доли секунды. А потом он резко хватает женщину за руку, дергает на себя и я вижу, как из ее спины, на уровне пояса, на мгновение высовывается хищно блестящая сталь, смазанная ровной кровяной пленкой…

Я не могу даже заорать от страха… Серое безразличие опускается на меня плотным покрывалом и крепко пеленает мозг и тело…

К запаху моря и крови примешивается резкий запах нечистот…

А у меня лениво, неторопливо текут мысли, не имеющие никакого отношения к моей жизни и смерти:

— Он повредил ей кишечник…

А женщина все еще жива. Она слабо ворочается на полу, скребет костлявыми немощными пальцами по доскам, по огромным сапогам убийцы и хрипло, захлёбываясь твердит одно слово:

— Райга… райга… райга…

Отпихнув ее ногой как вещь, не нужную и не опасную, он подходит ко мне и грубо, грязной рукой берет меня за подбородок, задирает голову и смотрит в глаза…

Он закрывает от меня свет, я не вижу его лица, совсем не вижу…

— Райга?

Я слышу вопрос в его голосе. Красивый голос, глубокий, бархатный…

— Райга?!

Я понимаю, что он злится, но мне так хорошо и безразлично в сером коконе…

Убийца резко толкает меня и я падаю. Кажется, что где-то далеко, не у меня, течет кровь из пореза… это непонятно… Боль от удара и падения — совсем слабая и я почти счастлива, что можно не выбираться из кокона.

Он хватает меня за волосы, коротко замахивается мечом и, после сильного рывка, я лечу на пол, а темная коса остается у него в руке и мне на лоб и щеки падают свободные короткие пряди… щекотно…

Я неловко пытаюсь встать, но он резко бьет меня ногой в бедро и я снова испытываю тихую радость — боль где-то там, далеко, не со мной… Поблескивает на прикроватном коврике обруч, слетевший с моей головы, впитывается в пыльный ворс кровь, что набежала из под тела старухи.

В дверь клетушки заглядывает кто-то и окликает великана.

— Сабир, баруга крига… кайраг..

Убийца что-то отвечает, а я лежу свернувшись калачиком и испытываю полный покой, теплый и уютный… Я ни за что не покину свой кокон…

Пришедший кивает на меня:

— Райга?

Еще один резкий удар в бедро и я забиваюсь в щель под койкой.

— Дагра!

И оба смеются… А я лежу под койкой и смотрю в стеклянные глаза мертвой старухи…

Глава 3

Холодно… Мне все время холодно и это то, к чему я не могу привыкнуть. Все остальное не важно… Даже голод перестал мучать на третий или четвертый день.