Никто из нас не выйдет отсюда живым

Пожалуй, меня это тоже не слишком возбуждает, ты знаешь. Но тебе случилось быть единственным мужчиной, которого я могла бы всерьёз представить себе в качестве отца моего ребёнка, и теперь пришло время этому случиться, и я не знаю, что делать. Я думаю, что ты должен мне немного больше, чем чековую книжку.

Джим взглянул на неё, затем отвёл глаза.

Если у тебя будет этот ребёнок, он разрушит нашу дружбу. Ребёнок совсем не изменит мою жизнь, но он страшно изменит твою, навсегда.

Я могла бы подать в суд.

Казалось, он удивился этой идее.

Ещё один процесс? Ну, конечно, ты могла бы сделать это, и это было бы очень похоже на тот процесс, который идёт сейчас. Однако, это займёт много времени. Сначала тебе придётся родить ребёнка; это ещё шесть месяцев. Потом тебе придётся выдержать предварительное слушание, с анализами крови и всем прочим, просто чтобы выяснить, есть ли у тебя реальные факты. А я буду отрицать обвинения, и тебе придётся найти свидетелей, и, возможно, у тебя не будет никаких свидетелей, потому что я перекуплю их всех раньше. И даже если ты в конце концов доведёшь дело до суда, ты не сможешь выиграть его, и это будет невероятная реклама, которую ты будешь ненавидеть. Но даже если бы ты и выиграла в итоге, чего бы ты добилась? Немного денег, немного удовлетворения и массы отрицательных эмоций. Вряд ли ты сама думаешь, что дело того стоит.

Я не могу поверить, что ты это сказал. – Теперь по её лицу текли слёзы.

Ну, а что бы ты хотела, чтоб я сказал?

Я не знаю, чёрт тебя дери! Я думаю, нет разницы, что это наш ребёнок, твой и мой, а не твой и Памелы?

Мне – нет, нет разницы. Я не хочу ребёнка. Никакого ребёнка. Я не могу это себе позволить, и я не хочу ответственности.

Единственная причина, почему ты не можешь себе этого позволить – в области эмоций, бросила ему она.

Даже если и так, не лучше ли было бы тебе иметь ребёнка от того, кто хочет быть его отцом?

– Очевидно. Так что ты предлагаешь?

Это тебя устроит. Если у тебя будет ребёнок, то это будет твой ребёнок. Если ты захочешь сделать аборт, я заплачу тебе за него и приеду в Нью-Йорк, чтобы быть в это время с тобой, я обещаю, что я приеду. Я буду там вместе с тобой, и всё будет прекрасно, вот увидишь. Ты можешь пойти и сделать это в выходные, я буду свободен на процессе и, возможно, мы смогли бы после этого уехать вместе.

Патриция рассматривала свои ногти, кольца, концы длинных – до талии – рыжих волос, а затем посмотрела ему прямо в глаза.

Решено, – сказала она холодным тихим голосом.

Последовало долгое-долгое молчание, затем Джим одарил её одной из своих знаменитых мальчишеских улыбок и сказал небрежным голосом:

Это был бы совершенно удивительный ребёнок, ты знаешь, с гениальностью матери и поэт, как отец.

Очень может быть, – сухо ответила Патриция. – Но едва ли это окажется достаточной причиной, чтобы ему родиться. Это не тот эксперимент, как ты понимаешь, чтобы посмотреть, смогут ли двое выдающихся людей произвести выдающегося третьего. Я вообще не очень люблю детей, и единственная причина, по которой я могла бы его родить, это то, что он твой. И это, возможно, худшая из всех причин, по которой кто-либо имеет детей.

Джим никак на это не отреагировал, но сказал:

Ты знаешь, это никогда раньше со мной не случалось.

Патриция взорвалась.

– Не говори ерунды! Я знаю, что случалось. Мне говорили как минимум о четверых, и я знаю о случае со Сьюзи Кримчиз, и…

Нет, нет, это неправда, всё неправда – это раньше никогда не случалось. Ты не думаешь, что это так же трудно для меня, как и для тебя? Как ты обращаешь внимание, это и мой ребёнок тоже. Ты просто должна быть смелой.

Патриция предпочла не отвечать. В конце концов Джим предложил ей вернуться в гостиничный бар, и она согласилась.

Я только хочу быть уверена, прямо сейчас: я сделаю аборт, ты заплатишь за него и ты приедешь в Нью -Йорк, чтобы быть в это время со мной, так?

Так.

И что мы будем делать после этого?

Наверное, вместе поплачем о нём.

Ну тогда, – сказала она, – пойдём ещё выпьем.

В связи с тем, что в пятницу и в субботу “Doors” должны были играть два концерта в Калифорнии, судья согласился перенести слушание показаний на следующий день, в четверг, а потом сделать перерыв до вторника. Этот день принёс смешанные, но в итоге плохие результаты. Патриция позволила Джиму остаться с ней на ночь, и у них снова всё было хорошо, насколько это возможно. Затем в зале заседаний в качестве улик было представлено 150 фотографий, и ни на одной из них он не делал ничего противозаконного, единственный вызванный свидетель также показал, что ничего не видел. Но затем судья Гудман постановил, что в его зале заседаний не могло бы быть представлено ни одной улики, находящейся в рамках “общественных стандартов”, уничтожая, таким образом, удар защиты Джима.

Когда Джим пробежал глазами двухстраничное постановление, его лицо стало цвета мокрого асфальта. Он спокойно положил бумагу на стол перед собой и бросил взгляд на Макса.

Ваша честь, – сказал адвокат настоятельным тоном, – могут ли присяжные выйти?