Никто, кроме президента

С тех пор как стал продавцом-ручником, я усвоил: с ментами надо разговаривать вежливо и спокойно. Как будто у тебя есть серьезная «крыша». Проявишь страх – ты пропал. Фортес фортуна адьюват, что называется. Смелым помогает судьба.

– Новые правила торговли с рук тебе зачитать, а?

«Мой» мент еще не въехал, что сегодняшняя мзда ему обломилась. Если я уж кому и отстегну, так это регулярному патрулю. От него не спрячешься. А тот, кто вышел на разовую охоту подкормиться – перетопчется.

– Не понимаю, – с достоинством повторил я. – Я приобрел в газетном киоске несколько изданий, по одному экземпляру каждое. Для себя. С каких пор это преследуется?

– По одному? – Мент еще не верил в облом.

Из-за пазухи я вытащил один «Листок», одну «Совраску», одну «Вечерку» и по одному пакету с «Атмосферой» и «Мансардой». А из кармана – ламинированный прямоугольник Союза журналистов России. Взносы я до сих пор аккуратно плачу.

– Я работник прессы, – вежливо добавил я. – Может, пройдемте к вашему начальству?

– Свободен… – сквозь зубы, как плевок, уронил мент и, больше не говоря мне ни слова, метнулся через дорогу: на той стороне замаячил некто чернявый с носом, с полосатой сумкой.

А я прошел метров пятнадцать, бзынькнул входной дверью и оказался в заведении под названием «Горячий чай». Чай тут подавали не только горячий, но и вкусный, и сравнительно недорогой. Вместе с большой булкой я укладывался в полбакса. Вдобавок тут можно было сколько угодно занимать отдельный столик, читая газеты. Отиум пост неготиум – отдых после работы.

По обыкновению, я начал с последней полосы «Листка». И сразу же уперся взглядом в три слова – «Звягинцев», «миллион», «долларов». Потом я, разумеется, многократно обчитал все слова вокруг этих трех – и сверху вниз, и слева направо, и даже по диагонали. Но сперва были эти три. Звягинцев. Миллион. Долларов. Звя-Ми-До. Очень знакомая музыка!

Мне вспомнилось, как после увольнения я пробился к этому презервативщику с идеей новой газеты. С анализом рынка, с расчетом по кварталам, с наиподробнейшим бизнес-планом, который я составлял пять вечеров подряд. План вышел дешевле не бывает. Я экономил на всем – на своей зарплате, на офисе, на гонорарах, – но уложился в один миллион долларов и через год мог выйти на прибыль. Даже маленькая серебристая змейка Сусанна назвала мой план «любопытным». Однако этот еж резиновый не стал вникать. Он с непроницаемой рожей перебрал костяные четки и спросил у меня: «Газета – это для вас что?» Я ответил честно: «Страсть всей жизни» – и подставился, пень усатый, как малый ребенок! Потому что Звягинцев, весело хохоча, пропел мне в лицо: «И стрррасть Морррозова схватила своей безжжжжалостной рукой!..» Не знаю, кого я в этот миг сильнее ненавидел: себя за искренность, его за смех или Окуджаву за дурацкую песенку про моего однофамильца, полюбившего глупую циркачку. «Денег, Морозов, я вам не дам, – отхохотав свое, подвел баланс презервативщик. – Решение окончательное. Против истории я не попру. На Руси повелось, что Третьяковы, Мамонтовы, Морозовы не клянчили деньги, а сами давали. Кто я такой, чтобы ломать национальную традицию?» Подлец. Подлец. Можно подумать, что, окажись я Пупкин или Тютькин, он бы мне сразу открыл кредитную линию!..

Я бережно разгладил ладонью мятую газетную страницу. Допрыгался, юморист, подумал я. Дохохотался, свистун. Смерти я ему не желаю, по-христиански, но и без моих пожеланий-непожеланий дела его швах: заложников у нас обычно живыми не отпускают, хотя деньги за них иногда берут. А порой и денег не берут. За помощь в поиске мужа Сусанна обещает миллион, но вряд ли она выкинет деньги за труп. Эмоции схлынут, денежки останутся, а она – полная им хозяйка. Тогда возникаю я с печальной мордой и готовым бизнес-проектом газеты. Который, кстати, ей уже и понравился.

Только бы меня не опередили, внезапно испугался я. Проектов у людей навалом, важно быть первым. А то налетят, околпачат, наврут ей с три короба. Послезавтра… да нет, прямо завтра нанесу ей рабочий визит. Без предупреждения. Приор темпоре – потиор юре. Кто первый, тот и прав. Главное, продумать распорядок действий. Сперва выражаю сочувствие, затем прошу денег. Утром – сочувствие, днем – миллион. Не наоборот!

11. МАКС ЛАПТЕВ

Разговор заладился и без коньяка. Когда на обратном пути я стал прокручивать его в голове, то поразился, до чего ж наша беседа походила на партию в настольный теннис! Не на ту, что наспех играешь в обеденный перерыв, еле уговорив приятеля из соседнего отдела отпасовать тебе разок-другой. А на чистую партию двух полупрофи с правильно поставленным ударом. Собеседница, уловив мою манеру, быстро подстроилась под нее. Потому общаться нам было так же приятно, как перебрасываться мячиком с игроком своего уровня. Без напряжения. Без раздражения. За один спортивный интерес. Я ей – пинг, она мне – понг. Удары не гасим, подачи не упускаем, очков не считаем, на лицах – сплошное понимание.