Я бы, кстати, сейчас поел. Хотя бы пельменей со сметаной, а еще лучше – тарелочку грибного супца… Хорошо, я согласен на домашний борщ. Я готов на харчо из общепита. На бульон из кубиков. На любое съедобное по разумной цене. На любую съедобную гадость. Что я больше всего ненавижу? Из еды – биг-маки, а так – сканворды и балет. Обещаю и клянусь: если выйду живым из этой переделки, сделаю фатуму подарок. Принесу ему искупительную жертву. Совершу подряд три нелюбимых дела – съем подметку-котлетку из «Макдональдса», схожу на какой-нибудь балет и разгадаю сканворд. Только бы спастись! Виктор Ноевич Морозов много уже сделал в этой жизни, но далеко не все. Я еще не готов стать персонажем криминальной хроники. «Трагический случай на сорок девятом году жизни и на тринадцатом километре от кольцевой…» Нет, не хочу.
Интересно,
Кррак! Открыли. Волна свежего воздуха. Не ше-ве-лить-ся, Виктор Ноевич. Ты полутруп. Лежишь в глубокой отключке.
– Слушай, он тут у нас не подох? – Озабоченный голос Сусанны.
– Вроде нет. – В меня ткнули жестким пальцем. Это Сергиенко. – Просто капитально вырубился. Но так он теплый, дышит…
А вы мечтали найти меня холодным и бездыханным? Перетопчетесь.
Бамм! Удар – и за прикрытыми веками опять темнота. Значит, крышку над головой снова закрыли, можно расслабиться. Насколько это осуществимо, когда тебя заперли в багажнике. Все-таки это очень похоже на могилу, только механическую – в духе века. Ты не отстаешь от времени, Виктор Ноевич, тебя прямо тащат в светлое будущее. Чтобы там, в этом будущем, прибить.
– А ты все внимательно осмотрел? – Снова голос злодейки Сусанны, только уже приглушенный крышкой.
– Вроде все. – Голос такого же приглушенного нибелунга. – За КПП несколько машин стоят, но ни к одной его ключ не подходит.
Про себя я удивился: ключ? машина? Нет у меня машины! Не считая той, где я заперт. Но эта – не у меня, наоборот, я – у нее.
– Значит, плохо искал. – Опять Сусанна. – Пойми, любимый, чучело мое норвежское: если тело найдут отдельно от его машины, ни один придурок не поверит в несчастный случай.
– А может, он сюда на попутной приехал? – Это снова Сергиенко. Тон неуверенный: нибелунг сомневается.
– Скажи еще – пешком пришел! – Сусанна, похоже, на него рассердилась. – У него в кармане бизнес-план на миллион баксов. Думаешь, такие голосуют на дорогах? Давай-ка возьми собаку и проверьте с ней рощицу в ста метрах от КПП. Он мог спрятать машину там… Мажор, сюда!
– Р-р-р! Гав! – Вот уже пес с двойным именем здесь. Мажор-и-еще-как-то. Вся компания в сборе.
– Нюхай его ботинок, нюхай! – Голос Сусанны. – И ключи его нюхай! И бумажки эти нюхай! Да не грызи, а нюхай, тебе говорят, скотина! Сергиенко, отними у него бумажки и ботинок! Я сказала, возьми у него из пасти эти бумажные клочки и подошву тоже забери… В конце концов, чья эта собака Баскервилей – моя или твоя? Отдай ему, Бергель… Бергер… ну как его там? Сергиенко, чучело, я опять забыла, как звали твоего Мажора!..
– Р-р-р! Гав! Гав!..
Слушая эту идиотскую перепалку, я, Виктор Ноевич Морозов, испытал такое облегчение, какого не чувствовал давно. Меня запихнули в багажник, сгубили левый ботинок и сгрызли драгоценный бизнес-план. А я лежу, свернутый, словно канцелярская скрепка, и тихо радуюсь. Я счастлив. Как же прекрасно, как же замечательно, черт побери, что я такой Плюшкин. Что не снимаю с брелока все памятные и бессмысленные ключи – от дачи, сгоревшей еще до перестройки… от кабинета главного редактора, где давно сменили замок, и редактора, кстати, тоже… от самой первой нашей редакционной «Волги», которая уже лет пять гниет где-то на свалке металлолома… Ищи, песик, ищи ветра в поле. Я получил отсрочку смертного приговора. Нондум адрессе фаталем хорам. Мой час еще не пробил…
– Но если машины не найдем, сделаем по-моему, – услышал я голос нибелунга. – По-простому. Дадим ему для верности по башке и кинем под первый попавшийся трейлер. Вроде как неправильный переход шоссе.
– Как скажешь, любимый, – нервно ответил ему голос Сусанны. – Тебе виднее. Только, умоляю, не рядом с домом. Мало нам чердака, что ли? Ты же знал, чучело,
26. BASIL KOSIZKY