Никто, кроме президента

– Вот! – торжествующе объявила вдова. – Спасибо, я ошибалась в вас. Вы благородный и симпатичный человек, и выглядите молодо, и усы вам замечательно идут… Кстати, вы женаты? Впрочем, об этом после… Максим! – Она опять повернулась ко мне. – Я хочу сделать заявление. По поводу моего бывшего мужа гражданина Сергиенко Эс Вэ.

Я приблизительно догадывался, каково будет заявление. К этому все шло. Лиса, попав в капкан, ради свободы пожертвует одной своей лапой. А если чужими – так и всех четырех не жалко.

– Пожалуйста, – сказал я вежливо. – Излагайте.

Сусанна Евгеньевна поправила серебристую прическу, сделала глубокий вдох и выдохнула.

– Это страшный человек! – Она указала пальцем на понурого гражданина Эс Вэ. – Держите его крепко-крепко и не выпускайте. Он владеет гипнозом! Он погрузил меня в транс, и я даже не могла пошевелиться, когда он делал свое черное дело…

Обвинительную речь перебил шум шагов: в гараж вернулись Шульга и Грудцын, которых Рябунский, едва заслышав про газон, мигом наладил во двор – проверять.

– Дерн поднят вместе с травой и потом снова уложен, – доложил сержант. – Под слоем дерна явные следы земляных работ, примерно недельной давности. Надо дождаться понятых и можно копать.

– Вот и доказательство моих слов! – воскликнула Сусанна. – Копайте, труп вам все подтвердит… То есть я хочу сказать, что рядом с телом бедного Звягинцева вы найдете такую кувалду. Я забыла, как она не по-русски называется… идиотское такое слово, там еще два мягких знака…

– Мьельнир, – нарушил свое молчание Сергиенко. У него было лицо человека из очереди к стоматологу. Страдальческое и отрешенное. – Мьельнир, бестолочь! Молот Тора!

– Слышали? Его собственное признание! – обрадовалась вдова. – Чистосердечное! На той кувалде наверняка остались отпечатки… Видите, он маньяк, хуже Пяста. Тоже не мог смириться, что у нас все кончено. Явился из Норвегии, из ревности укокошил бедного Звягинцева, под газоном его закопал, меня тоже заставил копать, держал в нало… в заложницах. Я вам про это уже говорила!

– Вы мне про это еще не говорили, – мягко поправил я.

– Да? – удивилась Сусанна. – А про что я вам уже говорила? В смысле, про что я вам еще не говорила?

– Про одну из двух старых алмазных шахт Звягинцева, например, не говорили, – предположил я. – Которые в Якутии. Про то, как муж переписал ее на ваше имя, и там сразу нашлось десять камней, пятьсот каратов в общей сложности…

– Ты же, гулльвейг, сказала мне – пять камней! – снова подал голос Сергиенко. Судя по тону, над его зубами уже основательно потрудилось сверло бормашины. – Всего сто каратов!

– Тебе и пяти много! – с раздражением прикрикнула на него безутешная вдова. – Сколько ни дай, все просадишь! Ты, любимый, такой же корыстный тип, как и мой золотой Звягинцев, да будет земля ему пухом. Но тот хоть цедил мне эти жалкие копейки, а ты, чучело, все их забирал. И благо бы на нас тратил, или на нашу дочь, или пускай на казино. Ведь ты же все вбухивал в идиотские раскопки! В эти свои мерзкие, гадкие, поганые, никчемные норве…

На середине последнего слова Сергиенко бросился на Сусанну Евгеньевну. То ли он и впрямь кое-что перенял из бойцовских повадок своих древних конунгов, то ли парни Рябунского, увлеченные препирательством бывших супругов, на секунду отвлеклись и проявили роковую беспечность, но факт есть факт: спецназовцы лихорадочно защелкали затворами «кедров» лишь в тот миг, когда Сергиенко, прикрываясь Сусанной, уже держал возле ее горла лезвие кинжала, невесть откуда взявшегося.

– Стреляйте в него, стреляйте, он меня убьет! – истошно завопила Сусанна. – То есть нет, подождите, не надо, не стреляйте, а то еще промахнетесь и попадете в меня!

Рябунский озадаченно нахмурился. Спецназовцы чуть занервничали, стягивая кольцо. Наибольшее хладнокровие проявил экс-редактор.

– Ничего страшного, если разок и промахнутся, – желчно заметил он. – Она с ним заодно. Не верю я ни в какие гипнозы.

– Пожалуй, я тоже не верю, – согласился с ним я. Зверская гримаса Сергиенко выглядела чрезмерной. Прежнее, страдальческое выражение смотрелось куда естественней. – Володя, ты бы отвел ребят на пару шагов назад: не будет он ее резать. Милые бранятся – только тешатся.

– То-то я смотрю, он ножик странно держит, – задумчиво согласился Рябунский. – Вроде у горла, но как-то невзаправду и очень издалека… Парни, отбой. Объявляю всем устный выговор за проявленную халатность. Это вам будет стоить сегодня лишних двух часов тренировок.

– Ладно, отпусти меня, чучело, – спокойным тоном сказала вдова Звягинцева. – Ни хрена ты, любимый, делать не умеешь.

Сергиенко все еще по инерции жутко скалился, напрягал мускулы, сводил брови к переносице. Недолго думая, Сусанна врезала ему локтем поддых и без труда освободилась, пока ее бывший муж с вытаращенными от боли глазами ловил ртом воздух.

Кинжал звякнул о бетонный пол. Шульга подобрал холодное оружие, попробовал пальцем лезвие, хмыкнул, передал Володе, а тот – мне. Это был довольно красивый и совершенно тупой музейный экспонат. Им даже цыпленка зарезать было бы непросто.