Никто, кроме президента

Закон сохранения гадостей в природе сработал идеально. Я даже не успел обрадоваться, что перестало ныть мое ухо, как оба мои кандидата на завтра – главный и запасной – дружно ушли в отказ. С разницей буквально в десять минут. Раньше такого синхрона, клянусь, у меня не бывало!

Вначале дал отбой знаменитый авиаконструктор, мой резерв. Следом за ним основная моя надежда, раскрученная поп-дива Ираида тоже позвонила и взяла самоотвод.

Авиаконструктор был по-военному краток: он лишь скупо намекнул, что у них где-то что-то упало не вполне там, где надо, и кое-кого задело не в том объеме, в каком рассчитывали. Мелочь, но по статусу ему нужно быть там, дабы лично возглавить порку.

Ираида, наоборот, говорила очень долго, страстно и сумбурно. Я узнал, что ее гражданский сожитель, банкир Гоша, явился на рогах и спьяну перебил мейсенский фарфор до последнего блюдца. Что ударник ее группы, подлец Миша, оказался натуралом и на вчерашней спевке стал распускать грабли. Что текстовик Леша, вонючка волосатая, возомнил себя гением и вместо нормального «два прихлопа, три притопа» пошел грузить народ нерифмованной тягомотиной. Поп-дива порывалась еще рассказать о выходках ее ручного крокодильчика Тиши, но мне надоели пустые отговорки. «Ирина Сергеевна! – сердито цыкнул я на Ираиду. – Кончай прикидываться, ты не на Эм-ти-ви. Говори правду». Ирина-Ираида тут же расплакалась и созналась, что ученый совет грубо передвинул с послезавтра на завтра защиту ее диссера по сравнительной ономастике «Потерянного рая» и «Бовы-королевича». Поскольку, мол, ее официальный оппонент профессор Гартунг должен срочно вернуться в Лондон на конференцию по Чосеру. Из-за этого весь завтрашний день ей придется, как дуре набитой, проторчать в МГУ.

Я пожелал диссертантке ни пуха ни пера и остался у разбитого корыта. Несколько минут в голове моей бились две идеи разной степени дерзости. Можно было бы, например, зазвать к нам на шоу любого человека с улицы – да хоть бы нашего дворника деда Петю. Ребята, конечно, зазря поломают головы, но зато в финале дворник выступит со своей коронкой: страстным монологом о том, как в передовых странах Запада хозяева домашних шавок уже давно во время их выгула подбирают совочком дерьмо своих любимцев.

Светлая идея номер два – пригласить в студию Каховского, которого уже вроде выпустили. Детишки из интеллигентных семей, думаю, смогут его даже отгадать, а финальная речь бывшего олигарха наверняка даст нам шесть минут великолепного рейтинга. Однако в этом случае завтрашний день гарантированно станет моим последним днем на ТВ. А вот за деда Петю меня, может, и не вышибут. Сразу. Дадут доработать две недели по Трудовому кодексу.

Помечтав еще немного, я со вздохом открыл ежедневник и вытащил сложенный втрое «Список Ленца»: перечень кандидатов, наиболее подходящих с точки зрения моего стального шефа. Если мои люди выпадали, всегда оставалась начальственная скамейка запасных.

Первой в списке значилась Таисия Глебовна Тавро – огромная, рыхлая, круглая, словно борец сумо, писательница-детективистка. Переплеты ее романов украшала, помимо фото, пистолетная эмблема «ТТ», а сюжеты авторше подкидывал, говорят, ее старший братец, еще более увесистый на вид, – третий человек в Генпрокуратуре. Книги мадам Тавро грамотно продавались и хорошо раскупались. Сам я дважды открывал ее творения и оба раза с ужасом захлопывал обратно. Зато супруга читала и похваливала. Правда, на следующий день в упор не могла припомнить даже имен главных героев.

Таисия Глебовна согласилась сразу, но меня это как-то не очень обрадовало: я решил, что детективная сестра прокурорского брата безумна, как мартовский заяц. Поскольку, дав согласие прийти на шоу и даже выразив обиду на наш канал – за то, что не звали раньше, – мадам Тавро пустилась в загадочные расспросы. Ее интересовало, как наши детки относятся к ГУЛАГу и не склонны ли они, допустим, к меткому бросанию яблок, помидоров, майонеза и, в особенности, сырых яиц. Яйца волновали толстуху почему-то превыше всего. Было в этом нечто раздражающе-фрейдистское. До сих пор я относился к учению венского гуру с большим скепсисом, но, похоже, старик знал свое дело. В любом случае, подумал я, мы ничем не рискуем. Если вдруг детективщица в отведенные ей минуты пустится в воспоминания о детской тяге к родителю, это тоже даст нам лишний всплеск рейтинга. А уж с Советом директоров пусть потом объясняется Иннокентий Оттович Ленц: в конце концов, мадам Тавро – его креатура. А я только подчинился насилию шефа.

Татьяна, главный режиссер «Угадайки», еще не успела уйти со студии. Мой звонок застал ее в дверях.

– Как вы там, Лев Абрамыч? – участливо спросила она. – Бок, наверное, все еще болит?

– В человеке все болит, кроме уха, – пожаловался я. – И бок, и плечо, и копчик, и душа. Но это уже мои личные трудности. Теперь я расскажу вам про ваши. Слушайте: в программе на завтра замена, придется перестраиваться на ходу. Гляньте, в «Списке Ленца» завтрашняя гостья – номер один. Авторица детективных романов. Та, у которой еще брат – прокурор.