Никто, кроме тебя

Сердце моё упало и, звякнув о ламинат Николая Андреевича, едва не рассыпалось вдребезги. Роман ушёл, и его уход подействовал на меня, как своеобразный катализатор.

Что бы не случилось: поцелуи, возможные синяки от них завтра, запрокинутая футболка, почти стянутые шорты, комната Николая Андреевича, полка, шуруповёрт, мастер и тому подобное ‒ всё до последнего слова меркло по сравнению с тем, что я вдруг почувствовала. А чувствовала я только одно: я хотела, хотела всей душой, чтобы Роман остался. Здесь. Со мной. Пусть и вкладывала в свои слова не тот смысл, который почудился ему.

И, встав с дивана, я выбежала на площадку в чём была. В пижаме и босиком. Холодные плитки лестничной клетки кусали неприкрытую кожу, но я заставила себя пройти дальше и, замерев за его спиной, пока он вызывал лифт, произнесла чуть слышно:

– Я люблю Вас.

Он не оглянулся.

Тогда я придала голосу громкость и, сжав ладони в кулаки, позволила себе смелость, которую ещё вчера, не позволяла даже в мыслях.

– Я люблю тебя!

Медленно развернувшись, он посмотрел на меня с жалостью. Так люди обычно смотрели на женщину в сиреневом берете, когда та рылась в мусоре.

– Тебе следует найти кого-то помоложе, получше и не с таким количеством проблем, как у меня.

– Но мне нужен ты. Весь. Без остатка. Не ради быстрого секса на диване, а по-настоящему.

Протянув руку, я хотела коснуться его щеки, но он не позволил. Ладонь повисла в воздухе, и я не знала, что делать с ней дальше.

– Иди в квартиру. Пол холодный. Не хочу, чтобы ты простудилась.

Повернувшись ко мне вполоборота, он снова нажал на кнопку вызова лифта.

– Иди, Света. Правда, не стой так. Тебе ещё встретится нормальный парень, а я для серьёзных отношений уже давно не гожусь. Только ради быстрого секса на диване. Или на полу. Или в ванной. Но тебе ведь не это нужно?

Закусив губу, я молча смотрела, как он уезжает в лифте. К счастью, было ещё слишком рано, и никто из соседей на площадку не вышел. Так я и стояла, пока не приехал новый лифт и не привёз какую-то женщину с чёрным шпицем. Мои ноги уже не чувствовали холод. Слёз не было, потому что я не позволяла себе плакать. Знала, что если дам слабину хотя бы на минуту, то уже не смогу остановиться.

– Девушка, у Вас всё в порядке? – женщина со шпицем, склонив голову набок, смотрела на мои голые ступни слегка ошарашенно.

Для верности я кивнула два раза и, не прощаясь, зашла в квартиру. Приняла душ, оделась в новогодний, ещё в Ч*** купленный свитер, припудрила нос, нанесла на ресницы тушь и пожалела о том, что так и не приобрела румяна. Глаза у меня были стеклянными, а щёки бледными, как у покойницы. Хотелось остаться дома. Хотелось свернуться калачиком и выть волком, пока не охрипну. Хотелось устроить в доме погром, хотелось разбить все зеркала и порвать все фотографии. Хотелось много чего, но я пошла в университет.

Вера обратила на меня внимание после второй пары. Подошла и просто незаметно села рядом.

– У тебя что, снова кто-то умер?

Выдавив улыбку, я прикрыла глаза.

– У меня всё нормально.

– Так нормально, что ты за две пары исписала всего полстраницы. И у кого я потом списывать буду?

Вера в последнее время изо всех сил пыталась казаться остроумной, но мне сейчас было совсем не до её желаний.

– Просто нездоровится.

Мне действительно нездоровилось. В горле ощущалась тошнота, а правый бок отдавал тупой болью. Впрочем, боль в боку в какой-то степени даже причиняла мне радость, потому что отвлекала от зияющей дыры в сердце.

– У тебя же вроде как сегодня днюха, а ты молчишь. Куда вечером пойдём: в кино или в клуб?

Я посмотрела на занимающего своё место лектора.

– Сегодня никуда. Давай в выходные.

– Может, в больницу сходишь?

– Нет. Я просто полежу немного, и мне станет лучше. Вот увидишь: завтра я буду огурцом.

Однако лучше мне не стало. Придя домой, я выключила телефон, с трудом сняла пуховик и упала на кровать в том, в чём ходила в университет. К вечеру боль в боку усилилась, аппетит пропал напрочь, и мне с трудом удалось доковылять до туалета, где тошнота тут же превратилась в рвоту, а к ней несколькими минутами позже добавилась диарея. К утру сил совсем не осталось, температура поднялась до тридцати восьми градусов, и, погрешив на жуткое отравление и наглотавшись раствора полисорба, я вызвала «скорую».

Приехали ко мне двое. Строгого вида женщина лет сорока и совсем «зелёный» светловолосый парень с белёсыми глазами. Церемониться со мной они не стали и сразу решили везти в стационар. Ойкая от боли, я принялась собирать по квартире документы, тапочки, пижаму и туалетные принадлежности.