Никто не избегнет блаженства

Крысы – ниже живущие соседи – проворно выхватывают у меня добычу, уносят ее куда-то во тьму, в норки, и незамедлительно возвращаются за новой порцией. А, насытившись, довольно трутся мордочками о мои берцы.

Часа через четыре я, довольная, прихожу домой, предварительно купив на рынке у бабушек несколько свежих вязанок лекарственных растений.

И так пошла-поехала, так потекла моя двойная жизнь…

– Ты не знаешь, где мои старые спальные мешки, который я брал на плато Путорана? – спросил меня как-то Эрик. – Ну, те, что списаны за негодностью?

– Так их у нас еще в прошлом году на даче украли, – невозмутимо соврала я в очередной раз, как ни в чем не бывало.

Оба спальника были едва ли не единственным… реквизитом человеческой жизни, принесенным мною в заветный тайник на случай резкой перемены погоды. С ними я смогу проводить прохладные ночи на крыше, в то время как муж долбит кайлом горы где-нибудь в тысячах километрах отсюда. Вернее, не сам долбит, а только руководит…

Ах да, забыла представиться! Зовут меня – Конкордия. По мужу я – Эрикссон, по отцу – Зимоглядова. Мне чуть больше двадцати лет согласно новому, медицинскому удостоверению личности, выданному ВОЗ после успешного завершения процедуры увеличения продолжительности жизни, и чуть больше пятидесяти согласно старому российскому паспорту. Омолодиться мне помог Эрик, эмигрировавший в Россию задолго до Мирового Исхода 2035 года: однажды повстречав нас с мамой на юге, именитый ученый взял, да и увез меня в Заполярск – нынешний New-Land, один из северных захолустных городков, которые в преддверии Мировых Катаклизмов власти отдали предприимчивым и зажиточным мигрантам, получившим статус беженцев. Так Карелия, Мурманская, Архангельская области и Коми стали заново отстраиваться силами приезжих из Хельсинки и Глазго, Упсалы и Осло, Анкорриджа и Рейкьявика…

По правде говоря, поначалу я боялась уезжать так далеко на Север, думая, что начавшееся Всемирное Потепление не коснется тех краев, и я там попросту заледенею. К тому же мать тогда сильно переживала, что у нас могут экспроприировать, ссылаясь на отчаянное положение в стране, то, ради чего стоит жить – наследство, право на которое мы с величайшим трудом восстановили. Опять же: восстановили благодаря Эрику. Я говорю о заповеднике Вольные Славены, в прошлом запущенном и нуждавшемся во втором рождении. Эмигранты, как объяснил тогда моей матери прежний губернатор – наш хлеб, и закон отныне на их стороне. И если, мол, они предложат российским банкам достаточно золота, то им разрешат вырубить какой угодно лес и настроить на его месте десятки мотелей да пансионатов, превратив горные плато и морские побережья в фешенебельные курортные зоны. Глупые, недальновидные политиканы!

Ну и кому нынче нужно золото, на которое ничего купишь за рубежом? Так и не втянув Россию, присоединившую к своим владениям славянские территории бывшего СССР, в затевавшуюся было Третью Мировую войну, все флаги мира навсегда пожаловали в гости к нам, заграница вымерла! И образовалось новое государство – Единый Союз Ассимилированных Диаспор. Ибо уже третий десяток лет в Америке, Европе, Азии и Австралии бушуют, не прекращаясь, торнадо, наводнения, землетрясения и вулканы. Нефтяные вышки рухнули, рудники обвалились, а горизонтальные сланцевые шахты, затопленные водой, сползли в широкие карстовые провалы, на дне которых теперь булькают ядовитые горячие гейзеры.

Итак, я отправилась вместе с мужем в Заполярск, и была крайне удивлена тем, что там стоит такая же духотища, как и у нас на Кубани. А Эрик оказался человеком во всех отношениях положительным и респектабельным, и с ним я почувствовала себя, как за каменной стеной. Что ни говори, он здорово помог нам, благодаря своим исключительным связям в мэрии, Министерстве природных ресурсов и Министерстве внешних экономических связей – мы с матерью отстояли-таки право на родовое поместье. И в благодарность за это я отдала настойчивому доктору геолого-минералогических наук Эрику Эрикссону руку и сердце. В конце концов, ради спасения родной земли и жизни не жалко, не то, что там руки какой-то! Тем более что Эрик красив, гибок и изыскан, словно холеный кот: точеный профиль, большие кошачьи серо-голубые глаза, вкрадчивые и обволакивающие манеры. Походка бесшумная, а кисти рук белые и мягкие – скорее, как у писателя, нежели геолога. Бородка и седые пряди в темно-русых волосах напоминают о портретах выдающихся умов, коими бывают увешаны по обыкновению ученые аудитории…

Словом, выгодная партия, удачное замужество. Но отчего ж тогда в душе у меня навсегда поселились леденящая душу тоска и вакуумный холодок пустынной лунной безжизненности? Лишь моя подруга Наташа Миротворец, с которой я познакомилась, лазая по крышам, скрашивает мое одиночество – не считая бродячих кошек и собак, конечно. А скучая вдали от заповедника, где у нас мамой размещены питомники редких млекопитающих и птиц, я становлюсь рада даже крысам. Общего у меня с ними оказалось ничуть не меньше, чем с вольными стрижами.

****