– Это не оригинал, но все же лучше, чем ничего.
Я пролистала страницы, потом кинулась ему на шею, пытаясь объятиями выразить всю силу своей любви к нему, и воскликнула:
– Спасибо, папа! Спасибо тебе огромное!
Клодия накрасила мне ногти цветом, который называется «вишневая бомба». Она даже нарисовала на кончиках крошечные вишни. Она как художница, или вроде того. Она такая классная! И картинки, которые она рисует, тоже красивые. Она не знает, но я храню некоторые ее рисунки в ящике своего стола. А как она танцует! На всех выступлениях она просто… ух ты!
Но я хотела бы, чтобы она не была все время такой напуганной. Она боится, что люди станут относиться к ней по-другому из-за того, как она читает и пишет. Но если б они знали ее, то увидели бы, какая она умная и клевая. Тогда все захотели бы с ней дружить. Не могу поверить, что из всех людей в мире она выбрала своей лучшей подругой меня – МЕНЯ! Ну, мы даже не просто лучшие подруги, мы скорее как сестры.
– Ты готова? – спросила Меган, останавливаясь рядом со мной у гримировального столика. – Или так и собираешься весь вечер просидеть, уткнувшись носом в эти бумажки?
Сидеть, держа на коленях копию дневника моей лучшей подруги, читать его, почти не путаясь в словах, – это было похоже на рай. Я просидела бы так целую вечность, если б могла. Я сделала глубокий вдох и сунула папку в свою сумку, пытаясь сдержать широченную улыбку.
– Да, я готова.
Меган покачала головой.
– Не могу поверить.
– А? Со мной что-то не так?
– Я имею в виду – не могу поверить, что ты
Она была права. Мне следовало быть грудой разбитого стекла, лежащей в углу и ожидающей, пока уборщики придут и сметут меня в ведро. Только одно заставляло меня двигаться вперед – Мандей.
– Ты бы танцевала, – ответила я, пожав плечами. – Потому что, если б ты этого не сделала, она надрала бы тебе задницу.
– Черт, и правда… – Мы несколько секунд смотрели друг на друга в зеркало, потом захихикали. – Ладно, ты идешь следующей.
– Ты будешь смотреть?
– А то ты не знаешь! Давай, сделай это. И не забывай улыбаться.
Я не забывала. Я улыбалась во время каждого разворота, высоко держа голову, во время каждого прыжка, чувствуя, что Мандей танцует вместе со мной. Танцует в искрящемся платье лавандового цвета, и ее улыбка сияет всем. Я вкладывала свое сердце, свою душу, всю свою любовь в каждое движение. Как в прежние времена, мы двигались совершенно синхронно, наслаждаясь каждым моментом, до самого финала, когда мы поклонились неистово аплодирующему залу.
Мама, папа и Майкл сидели в первом ряду, хлопая и крича громче всех.
Позже
– Ты уверена, что хочешь послушать это? Прямо здесь и сейчас?
Я пристально смотрела на дом. Дом Мандей. Окна были заколочены, дверь свисала с петель, словно кривая скобка, удерживаемая толстой цепью и амбарным замко́м. Тонкие серые облака висели в небе, птицы чирикали на дереве, отбрасывавшем на тротуар узорчатые тени. Мне помнилось, что оно выглядело намного выше.
Я повернулась к Майклу, который почти упирался головой в крышу машины. Его отец исполнил обещание и купил ему новенький «Додж Чарджер», сплошь черного цвета. Майкл заботился о своей машине лучше, чем некоторые люди о своих детях.
– Сколько раз нам еще это обговаривать? – Я вздохнула.
– Я знаю, но надо ли… – он оглянулся через плечо, – делать это прямо здесь? Даже мне нелегко переварить это.
– Знаю, – простонала я. – Я услышала это еще в первые четыре раза, когда ты это говорил.
Майкл шумно выдохнул, энергично потерев лоб, словно его голова была лампой джинна, и он хотел загадать желание, чтобы ничего этого не было.
– Ладно. Я прокручу только одну часть. И на этом все.
– Ты так долго тянул – чего ж теперь так спешишь? – поддразнила я.