Никто (СИ)

Анненский. -- Нет, я всё продумал. Я подам прошение об отставке, но с просьбой оставить в ученом совете. За это причитается плата. Еще у меня есть курс лекций на высших женских курсах Раева. Ну, еще, я думаю, будут гонорары за издание статей.

Дина Валентиновна. -- Ох, не знаю, не знаю! Мне что-то боязно. И зачем тебе это надо? Тебя же никто не гонит из министерства! С попечителем округа Мусиным-Пушкиным у тебя прекрасные отношения.

Анненский. -- Нет, я больше не намерен служить! Мне всё это чертовски претит -- эта служба, разъезды по округу, экзамены, ученые советы. И везде пустота, ничтожество, серость. А мне адски хочется покоя! Ты даже не представляешь!

Дина Валентиновна (недовольно). -- Ну как знаешь! Но помни, тебе надо беречь семью, нас с Валей. Я уже немолода, мне немного осталось, недолго буду тебе обузой. Потом найдешь себе жену моложе... (всхлипывает, прикладывает платок к глазам).

Анненский. -- Ну, перестань, прекрати, ей-богу!

Дина Валентиновна. -- Ты же меня любишь, Кеня?

Анненский. -- Конечно, Диночка! Конечно!

Занавес.

Интерлюдия ПЕРВАЯ.

Авансцена. Полумрак. Звуки вокзала (шумит паровоз, вокзальный колокол и т.п.) Стоят Анненский и Ольга, они расстаются. Ольга утирают слезы, подходит, обнимает Анненского, отходит. Играет музыка. Голос за сценой.

"Зал...

Я нежное что-то сказал.

Стали прощаться,

Возле часов у стенки...

Губы не смели разжаться,

Склеены...

Оба мы были рассеянны,

После она

Плакала тихо у стенки

И стала бумажно-бледна...

Кончить бы злую игру...

Что ж бы еще?

Губы хотели любить горячо,

А на ветру

Лишь улыбались тоскливо...

Что-то в них было застыло,

Даже мертво...

Господи, я и не знал, до чего

Она некрасива...

Ну, слава Богу, пускают садиться...

Слиплись еще раз холодные лица,

Поезд еще стоял --

Я убежал...

Анненский и Ольга расходятся в разные стороны. Звучит негромкая печальная музыка.

Сцена V.

Кабинет Анненского. Он сидит за столом в халате, белой накрахмаленной рубашке и брюках, что--то читает, пишет на листке бумаге. Входит Арефа.

Арефа. -- Доброе утро, барин! Никак с ночи не спите?

Анненский. -- Да. Арефа, не спится что-то, а когда не сплю, прихожу сюда и работаю. (Посмотрел на стоящие у стены часы в футляре). Часы остановились, а я и не заметил. Который час?

Арефа (подходит, задувает горящую на столе свечу). -- Це один господь знае! Вы уж звиняйте Иннокентий Федорович, ежели я по малоросски иногда балакаю. Барыня сильно гневается, когда слышит.

Анненский. -- Говори, как умеешь! Что мне за дело? Я тебя понимаю. Сколько служишь у нас, Арефа, а часам так и не выучился.

Арефа. -- Мы народ маленький, нам только господам услужить. Отчего ж, барин, свет не зажгли? Очи, верно, дуже заморились.

Анненский. -- Электрический свет меня раздражает, от него больно делается.

Арефа. -- Открою-ка я занавеси, на дворе светло. (Открывает шторы). Вчора барин приехав домой в чужой шубе...

Анненский. -- В чужой шубе? Это невозможно! Откуда?

Арефа. -- Сымаю шубу и гля -- це диво дивное, шуба-то не наша!

Анненский. -- Постой, постой. Я был вчера у Фаддея Францевича Зелинского, вечер прошел изумительно, но... я так рассеялся, что это заметил даже добрейший Фаддей Францевич. Оттуда и чужая шуба. Послали кого-нибудь отвезти назад?

Арефа. -- Барыня с посыльным отправила и приплатила еще. Раззор один.

Анненский. -- Не ворчи, Арефа!

Входит Валентин.

Валентин. -- Здравствуй, отец! Ты сегодня выглядишь утомленным. Опять полночи не спал? "Чуть свет уж на ногах" (цитирует "Горе от ума") и как всегда в крахмальной рубашке?

Анненский. -- Ты же знаешь, как я их люблю! Если было бы можно, я и спал бы в них, но сегодня не спалось. Арефа, растопи камин, зябко!

Арефа. -- Слушаюсь, барин! (Выходит).

Валентин (подходит к окну, смотрит в него). -- Опять льёт дождик как всегда в ноябре. И так каждый день. До чего же мне осень не нравится, эти низкие тучи, эта слякоть. Трудно представить, что скоро, совсем скоро будет Рождество. Я всегда любил Рождество! Вы с мамой клали подарки под ёлку или вешали их на ветки, приходили гости, их дети, и мы водили веселые хороводы, взявшись за руки. А тебе нравится Рождество?

Анненский. -- Рождество? Пожалуй... Но, до него еще время не приспело, до него еще нужно дожить.

Валентин. -- Говоришь так, словно собрался умирать.