Нил Сорский

1446 год стал кульминацией братоубийственной вой-ны. (Нилу тогда исполнилось 13 лет.) Ночью 1 октября 1446 года жители Москвы в страхе проснулись, наблюдая необычное явление: колебались фундаменты домов и церквей. Даже в строениях Кремля ощущались подземные толчки. Казалось, сама природа предупреждала о грядущих несчастьях. «Злой бедой» назвал русский летописец события 1446 года. Накануне Великого поста Василий II поехал на богомолье в Троице-Сергиев монастырь. «Заговорщики немедленно дали о том весть Шемяке и князю Можайскому, Иоанну, которые были в Рузе, имея в готовности целый полк вооруженных людей. Февраля 12 ночью они пришли к Кремлю, где царствовала глубокая тишина; никто не мыслил о неприятеле; все спали; бодрствовали только изменники и без шума отворили им ворота. Князья вступили в город, вломились во дворец, захватили мать, супругу, казну Василиеву, многих верных бояр, опустошив их домы; одним словом, взяли Москву. В ту же самую ночь Шемяка послал Иоанна Можайского с воинами к Троицкой лавре»[83]. Здесь великий князь был захвачен заговорщиками. Князя посадили в голые сани и повезли в Москву. Верные слуги спасли от расправы детей Василия — шестилетнего Ивана и пятилетнего Юрия, которые были вместе с отцом на богомолье. Воспитатель княжичей князь Иван Ряполовский вместе со своими братьями Семеном и Дмитрием вывез их в Муром.

В ночь с 16 на 17 февраля 1446 года великого князя ослепили. «Некоторые летописи сообщают страшные подробности этой казни. Дмитрий Шемяка велел своим людям приступить к делу. Они отправились в комнату, где находился князь Василий, набросились на него. Повалили на пол и придавили доской. Конюх по прозвищу Берестень ножом ослепил князя, при этом сильно поранив ему лицо. Сделав свое дело, палачи ушли, оставив потерявшего сознание Василия „яко мертва“ лежать на залитом кровью ковре»[84]. С тех пор великий князь стал носить темную повязку на лице, современники прозвали его Темным.

Князь Дмитрий получил желаемое великое княжение, а двоюродного брата сослал вместе с женой Марией Ярославной в Углич. Здесь 13 августа 1446 года у Василия Темного родился сын Андрей, впоследствии прозванный Большим. Трагически сложилась его судьба: он родился и умер в тюрьме. Но об этом рассказ еще впереди. В сентябре 1446 года Шемяка выпустил Василия II из заточения и дал ему в удел Вологду. Стремясь любой ценой освободиться из плена, слепой князь дал клятву на кресте в том, что не будет искать великого княжения. Поручителями за него выступили прибывшие в Углич епископы во главе с нареченным митрополитом Ионой. Шемяка отпустил пленника, и 15 сентября Василий Темный со своей семьей и людьми отправился в Вологду, а оттуда — на богомолье в Кириллов монастырь. Для православного человека клятва на кресте была священной. Ее нарушение считалось предательством Христа и воспринималось как грех Иуды. Казалось, ослепленный Василий II навсегда лишился возможности снова оказаться на троне. Так бы оно и было, если бы не поддержка его двора. Князь обладал удивительным даром окружать себя надежными и талантливыми людьми. В какие бы ситуации он ни попадал, неизменно бояре и служилые люди оказывали поддержку своему господину, чем обезоруживали его противников.

Современники по-разному оценивали личность Василия Темного. Кто-то не смог простить ему незаслуженных обид и называл Иудой; кто-то, наоборот, находил в нем множество достоинств. В Житии преподобного Мартиниана Белозерского отношение к Василию Темному неизменно уважительное. Да это и неудивительно: довольно продолжительное время игумен был духовным отцом великого князя. Оценки автора Жития, видимо, восходят к оценкам самого Мартиниана. В тексте говорится, что великий князь Василий Васильевич «во всем проявил себя как благодарный и храбрый человек, твердый сильной верой в Бога»[85].

Совершенно правы те историки, которые говорят, что за спиной Василия вставал Порядок. Но не тот порядок, который осознается людьми как отлаженный строй жизни. Его при Василии Темном как раз не существовало. Жить в Москве в те годы было все равно, что построить дом на склоне извергающегося вулкана. В любой момент можно было лишиться не только имущества и положения, но и самой жизни. Речь шла о Порядке другого — мистического — уровня. И настоятель Кирилло-Белозерского монастыря Трифон, и ферапонтовский игумен Мартиниан, к которым обратились за помощью бояре великого князя, это хорошо понимали.