Нильские тени

— Но видите, как время всё меняет? Как мог кто-то из нас представить тогда, что Стерн займётся тем, что не единожды приведёт его в тюрьму? Или что он станет рисковать жизнью, из тюрьмы убегая?

— Когда это было?

— Летом 1939 года, незадолго до начала войны. И этот безрассудный побег был прелюдией к польскому путешествию Стерна. Я считаю, эта история подводит итог не только Стерну, но и самой войне. Итог отчаянный, непонятный, своего рода безумный…

Ахмад начал извиваться и поворачиваться у огня.

— Быть может, — сказал он, — у вас сложилось ложное впечатление, что мои жизненные неудачи упираются в материальное, но это не так. Неудачи духовные гораздо более глубоки и болезненны, Джо.

Ахмад сжал кулаки, костяшки пальцев побелели.

— Я говорю о Стерне, разумеется. Разве не всё всегда возвращается к нему?

В голосе его слышалось отчаяние.

— Я совершил преступление, — прошептал он. — Я всегда был чувствительным человеком и знаю, что есть поступки непозволительные, особенно по отношению к тем, кого любишь. Когда ты ведешь себя так, как я поступил со Стерном, ты разрушаешь что-то глубоко внутри человека. И когда ты это делаешь…

Ахмад запнулся, крепче сжимая мощные кулаки.

— Я имею в виду, что ты не должен унижать того, с кем ты близок, потому что это больше, чем может вынести человек. Мы можем пережить поражение в битве с врагом, но мы не оправимся от оскорбления тем, кого мы любим. И неспособность дать любовь, когда это необходимо, должна считаться одним из самых страшных грехов. Ибо не умея отдавать, мы нарушаем саму нашу человеческую сущность, и становимся нЕлюдями…

Ахмад снова запнулся, и на этот раз казалось, что он не сможет продолжать. Он занялся добавлением щепок в огонь, сдвинул канотье под другим углом, затем сменил тему.

«Медленно, медленно», — подумал Джо. Но, по крайней мере, Ахмад наконец-то начал раскрывать запретную тему, о которой упоминал Лиффи, причину непоправимого разрыва поэта со Стерном, каким-то образом связанную с польским путешествием Стерна.

* * *

— Я знаю, почему они привезли вас в Каир, — шепнул однажды вечером Ахмад. — Никто мне ничего не говорил, но я знаю.

Джо посмотрел на него и промолчал. Ахмад потыкал палкой в огонь, полетели искры. Проследив за ними, Ахмад зашептал снова.

— Для меня это очевидно, Джо. Монастырь привлёк вас, потому что они опасаются связей Стерна с националистами в египетской армии, «Свободными офицерами»[47], которые хотят, чтобы британцы покинули Египет.

Ахмад нервно оглядел усыпанный мусором двор. Несколько мгновений он внимательно вслушивался в ночь, затем наклонился ближе к Джо.

— О, я знал всё об этих связях, и всегда предполагал, что Монастырь тоже. Монахи смотрели на них сквозь пальцы, потому что Стерн для них ценен. Но теперь Монастырь опасается, что Стерн зашёл слишком далеко и присоединился к националистам в египетско-германском заговоре, ставящем целью передачу британских кодов немцам. Ну, нет смысла отрицать, что Стерн мог бы добыть такую информацию. Стерн имеет контакты на всех уровнях египетского общества, и, учитывая альтруизм Стерна, многие из этих людей наверняка в долгу перед ним. Да и шантаж возможен, теоретически.

Ахмад снова нервно оглядел маленький дворик.

— Слушайте меня внимательно, Джо: раз или два за последние месяцы Стерн упоминал что-то под названием «Чёрный код». Я предполагаю, что это какой-то британский шифр, потому что Стерн сказал, что значительной частью своего успеха Роммель обязан тому, кто даёт ему возможность читать этот Чёрный код.

Тут ведь вот ещё какое дело: сионисты не доверяют Стерну из-за его сотрудничества с арабами, хотя сами тоже спят и видят, что британцы уходят с Ближнего Востока.

Ахмад мрачно покачал головой.

— Монахи, Роммель, арабские и еврейские фанатики — у них у всех есть причины желать смерти Стерна, и ему просто некуда приткнуться. Так что, может, и не имеет значения что вы будете делать. Не хочу это говорить, но, наверное, уже слишком поздно.

Ахмад грустно посмотрел на Джо, содрогнулся и отвернулся. Джо взял его руку в свои.

— Я знаю это, Ахмад. Но всё равно надо попробовать. Даже если уже поздно, мы должны надеяться… Потому что ещё осталось, Ахмад? Что ещё? ничего…

* * *

И были моменты неожиданных откровений Ахмада.

— Иногда я пытаюсь думать о своей матери просто как о человеке. И задаюсь вопросом, оправдывает ли эту женщину то время, что она заботилась обо мне, малыше.

По общему мнению, она была необразованной крестьянкой, которой посчастливилось однажды зимой попасть в Египет служанкой в немецкую семью, и не посчастливилось забеременеть. И понятно, что было бы ошибкой, если бы она взяла меня с собой в фатерланд. Коричневый ребенок на маленькой ферме в Германии, ага. Но из-за того, что именно она была моей матерью, вся моя жизнь пошла наперекосяк.