Нильские тени

В старые времена говорить такое было не принято. Белль, однако, это не останавливало. И, заметьте, то, как она произносила «название инструмента» выходя в салон к гостям, нельзя было истолковать превратно. Правда-правда.

Маленькая Элис тряхнула кудрями.

— Тебе нравятся пастушки? — она поманила Джо.

Большая Белль, изучая вязание, повела носом.

— И как бедняга должен понимать это, Элис?

Моя сестра, — крикнула она Джо, — имеет в виду фарфоровые фигурки на столе рядом с собой.

Джо подошёл посмотреть. Покрутил фигурки в руках, одной залюбовался.

— Ах! — Воскликнула маленькая Элис, теребя угол шали. — Это пасхальный подарок от одного сербского принца.

— Подарок на день рождения, — поправила Белль. — И вряд ли он был принцем.

Маленькая Элис вздёрнула подбородок и мило улыбнулась Джо, поправляя сохранившиеся кудри волос.

— Белль у нас вреднючка, но ничего не может с этим поделать.

Маленькая Элис ласково посмотрела на сестру.

— Развязывай общение с Джинном, дорогая. Ты знаешь, что сказал доктор.

— Сменим доктора[59], — решительно провозгласила Большая Белль, и маленькая Элис вздохнула, прежде чем продолжить:

— Возможно, этот фарфор и был подарком на мой день рождения, но я до сих пор, как будто это было вчера, помню сербского принца. Его старший брат проиграл семейное состояние, замки, поместья и всё остальное, а затем улизнул в Ниццу, где жил в позоре и в арендованной чердачной каморке, время от времени пристраивая в местные газеты статьи о балканских интригах. Дмитрию пришлось пойти работать на Каирскую биржу, но он никогда не держал зла на своего старшего брата. Кажду весну он ездил в Ниццу, чтобы расплатиться с кредиторами брата. Дмитрий хотел бы дать ему денег, но знал, что он их просто проиграет. Однажды тёмной зимней ночью старший брат Дмитрия умер от чахотки, оставив записку, в которой говорилось: «Прости меня, младший». Дмитрий плакал, но на самом деле для всех это было благословение.

— Брат Дмитрия умер в день летнего солнцестояния, — заявила Большая Белль. — Попал под коня, когда с зашоренными глазами преследовал по людной улице задницу молодого французского морячка. Что касается Дмитрия, то он не был аристократом. Он раскрутился, начав в 1849 с кафе на перекрёстке — «Пирей».

— А я сказала, что он работал на бирже, — размышляла маленькая Элис, — да не всё ли равно? В любом случае, сегодня я могу представить его так, как будто видела вчера.

По лестнице клуба Фондовой биржи спускается пухлая фигура джентльмена в белом, блестящем от глажки, халате, размахивающая мухобойкой с длинной ручкой слоновой кости. Подбегают лоточники и, подобострастно обращаясь «господин барон», предлагают спаржу и манго.

Конечно, он не был аристократом. Просто богатый грек, которому удалось нажиться на хлопке.

— Аннексия Крыма, — прогремела большая красавица. — Чёртовы турки. Организовали там колонию под названием «Аляска».

— Но щедрый человек, — размышляла маленькая Элис. — Приходя, он всегда дарил мне фарфоровых пастушек.

Большая Белль подняла глаза от вязания.

— О ком ты говоришь, дорогая? Один из твоих кавалеров?

Элис сморщила нос.

— Ну вот те здрасьте. Моя сестра — старая беспамятная курица, Джо. — И продолжила громче, — Да, Дмитрий. Тот богатый брокер с Балкан, чью национальность я всегда путаю. Я просто не могу привести Балканы в порядок, а кто может? Был ли он сербом или албанцем или хорватом или ещё каким монголом, надрачивающим на фантастическое историческое величие своего народца? Ты помнишь его, Белль.

— Конечно. Возможно, я знала его лучше, чем ты, хотя была для него всего лишь сестрой любовницы. Нацеливаясь на крупную сделку, он всегда приходил ко мне за советом.

— Ну, кем он был, Белль? Албанцем?

— Нет. Он был черногорским крестьянином, который начал ползти вверх в 1849 году из «Пирея». Он был чем-то вроде пирата. Дмитрий, да. Желанный улов. Многие посматривали. Женился поздно. И единственный хлопок, который он когда-либо видел воочию, должно быть, был в нижнем белье его детей. Сам он носил шелк…

Приходя ко мне за советом, порою себя не контролировал. Через некоторое время мне пришлось отказаться от встреч с ним наедине.

Большая Белль повернулась к Джо.

— Вы должны простить мою сестру. Она всё выдумывает. Ветреная фантазёрка.

— Нет, — подскочив на стуле крикнула маленькая Элис, и добавила себе под нос: — Вот толстая жопа.

— Что? — поинтересовалась Белль поверх вязания.

— Димитрий подарил мне этот фарфор в 1879 году, — размышляла Элис. — Я помню, потому что в тот год он попросил меня переехать на виллу, где была гостиная в турецком стиле. Всё в турецком стиле: и мебель, и бархат, и лампы из розового и синего богемского стекла… И всё было выцветшим, пыльным и непрозрачным, а комнаты первого этажа пропахли корицей и арабской кухней.

— Ты опять всё выдумываешь, — сказала большая красавица. — В 1878 году умер Пий IX. Ты пытаешься сдвинуть даты, чтобы казаться моложе, чем ты есть.

— Зато не толстожопая, — прошептала маленькая Элис.

Белль ласково посмотрела на сестру.