Ниманд

Персиваль до войны работал парфюмером на лавандовых полях в Провансе. Заработка вполне хватало на жизнь, он жил в родительском доме со всеми удобствами. Безумно обожал женщин, особенно красивых. Нередко бывал и в борделях. Жил, и совершенно ни в чем себе не отказывал. Пока не настигли нацисты.

Темноволосого кудрявого Персиваля одного из первых сдали в плен. Из той партии людей, по рождению евреев, ехавших с ним в концлагерь – никто не дожил до сегодня. Кто-то умер от голода, кого-то зверски убили фашисты. А сам Персиваль, который раньше был довольно веселым и казалось бы, жизнерадостным мужчиной лет тридцати пяти, превратился в ходячий скелет. От его былой красоты ничего не осталось. Когда-то довольно накаченные руки сейчас были обтянуты кожей. Но хуже было то, что внутри у Персиваля находился скелет пострашнее. В душе он твердо укрепился в вере, что умрет здесь, в этом лагере. Когда Персиваль попал в плен, сначала он находился в отчаянии, которое чуть его не убило. Но потом Персиваль придумал, как ему выжить. Он донимал каждого узника, который морально стоял на краешке пропасти отчаяния. Персиваль делал все, чтобы люди падали в эту пропасть. Этим он как бы успокаивал себя, и это давало ему силы выживать дальше. И теперь, казалось, Персиваль сошел с ума. Работая киркой днем, иногда он глядел на остальных собратьев и со злобой улыбался, приговаривая: «Скоро вы все сдохнете! Все до единого!» И когда кто-либо вспоминал свою прошлую спокойную жизнь или мечтал о том, что эти муки кончатся, он обязательно влезал и добавлял что мол, хватит, размечтались – вон, газовая камера скоро вас сожрет. Часто бывало, что заключенные, которым и так было тяжело, от этих слов плакали, впадали в истерику, кричали, а один даже покончил жизнь самоубийством после того, как Персиваль сказал ему, что тот умрет здесь и его тело окажется погребено под многочисленными трупами евреев.

Фашисты давно бы казнили Персиваля, но видя, как он доводит окружающих, оставили его в живых только для того, чтобы он продолжал издеваться над всеми. Так Персиваль прожил год, став долгожителем среди пленных. На его макушке порядочно отросли волосы, а на лице имелась небольшая бородка.

В концлагере за ним закрепилось прозвище Стервятник.

–Что, вспоминаете свою распрекрасную жизнь?

Жорж нахмурился. Персиваля он недолюбливал.

– Вспоминаем, – ответил Адриан.

– А вы что, незнали, что о прошлом вспоминать напрасно? – вытаращил глаза Стервятник и уставился в Адриана,– Вы что, не знаете, что полезнее думать о будущем?

–Знаем! – вмешался Жорж,– Отстань от нас!

–О! – воскликнул Персиваль, при этом шипя, как змея,– Раз знаете, думайте чаще о своем будущем. Ведь ваше будущее это газовая камера, где вы задохнетесь в страшных мучениях и останетесь на этой земле навсегда!

Персиваль засмеялся.

Жорж сделал вид, что вышесказанное его не интересует. Но в душе он был напуган.

Адриан смотрел на Персиваля и знал – тот вероятно прав. Эти мысли начали его угнетать.

Всю оставшуюся ночь ни Жорж, ни Адриан так и не смогли уснуть. В темноте им виделась газовая камера и слышались предсмертные крики жертв.

Глава 2. Труд на выживание

Еще до рассвета заключенных будили. Естественно, тех, кто смог заснуть. Кто не смог – для них это был просто сигнал, что пора встать и снова работать для «великой германии». Они механически вставали и шли умываться, нередко пошатываясь от жуткой усталости и истощения. Проглатывали похлебку, в которой кроме воды еще что-то плавало. Но этим что-то нормально поесть было нельзя.

Утренний апель, или по другому утренняя проверка была где-то через полчаса после подъема. И это было невыносимо.

Выстраиваясь в ширингу, узники, все до единого в полосатой форме, остриженные или лысые должны были говорить свой номер перед надзирателем.

Кто невнятно произносил свой номер на немецком – того ударяли дубинкой.