Нимб для президента

…Отец Евпатий сидел у себя в келье-кабинете и пытался собрать воедино расползающиеся потоки эгрегориальных колебаний. Чтобы подсесть на определённый эгрегор, епископу не нужно было ни принимать особых поз, ни долго готовиться – всё было отработано веками. Просто еще несколько десятков лет назад делать это было гораздо проще – эфир не был засорён таким количеством различных технических волн, эгрегоры читались и управлялись легко, без всяких усилий. Кроме того, последние годы количество самых разных информационных полей увеличивалось с каждым днём в геометрической прогрессии, сказывался этот самый Закон Времени, оглашённый в КОБ, о котором Евпатий всегда вспоминал с отвращением. Из-за этих стремительных изменений сейчас, чтобы найти нужный полевый след, приходится тратить много сил и времени, а это крайне нерационально. Но хуже всего то, что епископ никак не мог вычислить главного возмутителя спокойствия, таинственного врага, объявившегося в Томилино и принявшего участие в схватке у монастыря. Приходится признать, что враг силён – вон как отделал Савватия, хорошо хоть, что тот выжил. Огнестрельные раны у Сергия не стали для Евпатия такой проблемой, как ментальный удар, который пропустил Савватий. Что-то тревожное было в этих следах, что-то давно забытое…

– Во имя Господа нашего, разрешите, Владыко? – раздалось из-за двери.

– Что там ещё, я же велел не беспокоить, – Евпатий не был зол, так как знал уже, с какой вестью пришел послушник.

– Отец Евпатий, там вас какой-то генерал спрашивает.

– Пригласи. И принеси чаю.

Генерал вошёл через две минуты, озираясь и щурясь на необычный интерьер кельи.

– Ну что, генерал, с чем пожаловали? – Евпатий не стал подниматься навстречу вошедшему.

– Я решил принять ваше предложение, епископ, – генерал пытался говорить смиренно, но получалось это у него плохо.

– Это правильно, угодное Богу дело сделаем. Только вот что, генерал, – голос Евпатия стал громче, а интонации жёстче и деловитее, он опять напомнил Майорову крутого дельца. – Вы, я надеюсь, понимаете, что обратной дороги у вас не будет. Господь никого не неволит и не заставляет, но и отступников не прощает.

– Не пугайте, епископ, я не маленький, – досадливо поморщился Майоров. Право, ну что за цирк?

– Я не пугаю, генерал, я хочу, чтобы вы понимали, на что решаетесь. Можете мне не объяснять ваш план, он мне понятен…

– Как это поня… – попытался перебить Майоров.

– А так. Я вам потом расскажу, как и что нужно сделать, чтобы он стал идеальным. На данный момент самое важное – остановить вашего друга Колышева. Он, ни много, ни мало, вознамерился спасти президента и для этого с Варшавским – есть такой? – собирается ехать к ЦКБ, а по дороге подобрать какого-то Руслана. «Надо же, – только сейчас понял епископ, – а вот этот Руслан мне и не виден совсем, наверное, это он и есть, тот самый соперник, которого мы так долго искали».

– Так вот, генерал, Колышева нужно остановить, а охрану госпиталя усилить. Справитесь? Не обижайтесь, генерал, я понимаю, что технически осуществить это вы в состоянии, а вот морально… Поднимется рука на старого друга? Этот грех я вам отпущу, – непонятно было, шутит епископ или говорит серьёзно.

– Я принял решение и не отступлю. Хочу только, чтобы и вы знали, что если вы меня подставите, то я не прощу, – генерал, в свою очередь, тоже решил сделать ответный ход.

– Полноте генерал, мы должны доверять друг другу. Чаю?

– Некогда епископ, говорите, где и когда Колышев должен встретиться с Варшавским? – Майоров хотел как можно скорее покинуть не очень приятное ему место.

– Может быть, всё-таки, чаю? Ну, как хотите, чай у меня хороший, с мёдом и монастырским печеньем. Ладно. Колышев должен подойти к Дому Правительства где-то через два часа. Оттуда, они с Варшавским поедут в сторону ЦКБ на машине Варшавского. Время у вас есть, но поторопиться стоит…

Глава 37. Сила любви

Яичница с колбасой и хлеб с маслом – нет ничего вкуснее, если ты всю ночь куда-то бежал, потом с утра долго ехал, участвовал в первом в своей жизни серьёзном бое, после этого опять бежал, не останавливаясь, и вот, в заключение, садишься на расшатанную табуретку за кухонный стол, накрытый старой скатертью с рисунком на продовольственную тематику, а рядом сидит та самая, удивительная и таинственная девушка, о которой ты всю жизнь мечтал. Тогда и яичница, и варёная колбаса, и даже растворимый кофе кажутся наилучшей и наивкуснейшей едой в мире, а жизнь по-прежнему воспринимается яркой и полной ещё не познанных чудес. И потому Сергей уплетал за обе щеки, иногда исподтишка поглядывая на Люду, которая тоже отдавала дань еде, да в телевизор, из которого они надеялись узнать что-нибудь новое о происходящем в стране.