Нина

Из благоухающих видений девочку выдернули громкие голоса. В комнате кричали, ругались. Звякнула посуда, коей было в доме не так много: пару кастрюль да несколько тарелок. Нина, и без того сидевшая тише мыши, вжалась в холодную стенку и натянула пахнущий гнилой картошкой мешок на голову. Зажала уши ладонями, но и это не помогло, отзвуки голосов были слышны.

Спустя немного времени ругань прекратилась, а вверху, над дверцей в подвал, послышалась возня. Скрипнула дверь в коридор. По укрывавшему Нину мешку легонько стукнула осыпавшаяся крошка штукатурки. Девочка приспустила мешок и крошечные камушки с шорохом осыпались на пол. Она посмотрела наверх уже немного привыкшими к темноте глазами. Потрескавшийся потолок дышал. Трещины становились то шире, то уже. Кое-где с оголенных деревянных брусов осыпалась труха. Послышались медленные, тяжелые шаги. Они приближались к дверце. Губы девочки задрожали, а пальчики с силой сжали край мешковины. Сердце в груди затрепыхалось, стучало громко и часто. Так часто, что темнота вибрировала. Кто-то сверху остановился прямо над головой Нины. Скрипнула ржавая откидная петелька лаза в подвал. Нина замерла. Она не была уверена, но ей казалось, что это не мама. Слишком тяжелые шаги для нее.

В следующее мгновение темноту прорезал столб тусклого света. Дверца с грохотом упала на пол, звякнув петелькой. В свету закружилась пыль, осыпавшаяся с потолка подвала. Нина резко подняла край мешковины и укрылась. Затаилась не дыша. Зажмурила глаза, как будто это могло чем-то помочь. Она подумала — «Почему не мама пришла в подвал? Наверное, она слишком много выпила и не смогла пойти сама, поэтому пришел дядя Жора».

Бутылки с мутной жидкостью стояли на полке в противоположной от Нины стороне. Девочка сидела в углу, укрывшись мешком, и надеялась, что останется незамеченной.

Послышался скрип деревянных ступеней лестницы. Старые доски стонали и кряхтели под весом взрослого человека.

— Фух, — послышался вздох, грубый, мужской. — Та-ак, что тут у нас есть?

Нина, когда спускалась, в отсвете падающего в подвал света видела на полке бутылки и теперь она надеялась, что Георгий так же быстро увидит их, возьмет сколько нужно и уйдет. Но так, же она знала, что выпившие взрослые часто шатаются и не видят перед глазами то, что ищут. А находят не то, что им нужно, в другой стороне.

Георгий был выпивший, но не настолько, чтобы блуждать в довольно тесном пространстве и спотыкаться.

— Во-от оно, — он громко хлопнул в ладоши и потер ими. Звук трущихся ладоней больше напоминал шкрябанье веником по пыльному полу. Затем он облегченно выдохнул и добавил — Не мало ты, Галюсик, тут приберегла.

Зазвенели бутылки вкупе с шелестом целлофанового пакета, а после к этим звукам прибавилось и дряхлое дыхание ступенек.

Нина медленно и облегченно выдохнула, но стянуть мешок с головы не решилась, пока не услышит закрывшейся дверцы. Георгий не спешил. Наверху звякнули бутылки и снова послышалась какая-то возня. Снова скрипнули ступени. Деревянный хруст эхом взбудоражил холодные стены.

Что-то ухнуло на пол подвала и раздался еще один хруст. Но этот отличался от первого. Теперь хруст был похож на арбузный, или яблочный, когда в него впиваются зубы. Нина от неожиданности ахнула. Как ей показалось — слишком громко. И теперь, кроме мечущегося сердца и спертого дыхания, на лбу появилась испарина.

«Точно заметит» — подумала она.

Воцарилась тишина. Нина дрожала от страха, боясь даже мыслить и дышать. Ей казалось, что сейчас перед ней стоит Георгий и улыбается своей зубастой улыбкой — ждет, когда она опустит мешок, чтобы сказать — БУ! А потом расхохотаться волчьим голосом.

Но в подвале повисла тяжелая тишина, такая же, как и запах — сырой и неживой.

Хлопнула дверца. На пол шумно осыпалась труха. Тяжелые шаги удалились, а потом послышался гулкий скрежет, такой, когда передвигают мебель. Грохочущий звук приближался, и вместе с ним слышалось бубнение Георгия. Он громко кряхтел и неразборчиво бурчал.

Наконец все стихло над Нининой головой.

Затем открылась входная дверь в дом.

— Нина! — крикнул Георгий. — Нина, ты где?

Он несколько раз позвал девочку. Выкрикивания становились тише, затем громче. Георгий ходил по двору и звал ее.

Нина опустила мешок и перед ней распахнулась темнота. Нигде не было даже тонкой ленточки света. Сначала она хотела откликнуться на зов Георгия, но затем передумала. Испугалась. Боялась, что он снова будет гладить ее щеки и облизываться, как беспризорный щенок.

— Нина, тебя мама зовет, иди домой! — крикнул мужчина совсем рядом, в коридоре, затем помолчав, буркнул. — Ну и черт с тобой.

Дверь хлопнула. Повисла тишина. Тишина, которой Нина прежде не слышала. Ей стало не по себе. Хотелось выбраться поскорее из подвала и забежать в свою комнату, укрыться одеялом с головой и согреться. А еще хотелось есть. Голод сворачивал животик в крошечный комок, который пульсировал и дергался. Слабость стала настолько сильной, что она невольно закрыла глаза и простонала.