Нина

Нина закуталась в находку, которая свисала почти до колен и принялась снова копошиться в ящике в надежде найти что-нибудь съедобное. Кроме толстого слоя пыли в ящике ничего больше не оказалось. Она встала на четвереньки и поползла вперед, ощупывая темное пространство и холодный пол. Раньше, когда была жива бабушка, в подвале всегда можно было найти купорку, мешок картофеля, свежие овощи. А теперь подвал пустовал.

Вернувшись к матери, улеглась на мешок, прижалась к олимпийке, разделяющей ее и холодное тело мамы, укуталась с головой и провалилась в сон.

Проснулась от тревоги. Мама такая холодная. Девочка повернулась на другой бок, лицом к маме, развернулась из одежды, словно бабочка из кокона, и укрыла краем кофты маму.

Холодный ветер прошелся по подвалу, заглянув под укрытие девочки, лизнул ледяным языком по позвоночнику. Она вздрогнула, съежилась, сжалась в комочек, уткнулась лбом в твердую плоть родителя и снова уснула.

На стене снова появилось светлое пятно. Нина видела его в тумане и не могла поймать взглядом. Она закрывала глаза, с силой зажмуривала, но, когда открывала, пятно все равно плавало из стороны в сторону. Она не могла разглядеть есть ли в трубе сугробик. Попыталась сесть, но не вышло. Тело не слушалось. Оно дрожало, как стекло, когда мама прибивала пленку. Животик болел так, словно все внутренности кто-то выкрутил, как постельное белье. Иногда боль была настолько резкой и острой, будто кто-то пронзал внутренности сотнями зубчатых игл. Или жестокий лучник ежесекундно выпускал смертоносные стрелы с зазубринами, которые рвали каждый сантиметр детской плоти.

Нина жадно хватала воздух. Тошнота подбиралась к горлу и предательски там застревала, не позволяя ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Девочка нащупала руку матери. Ее ладонь стала гораздо мягче.

— Мама, мама — попыталась произнести Нина, но вышел лишь воздух и хрип. И в этот момент в груди что-то взорвалось и резануло острым когтем. В глазах потемнело. Девочка с усилием направила взгляд к пятну света на стене, но там повисла тьма. Непроглядная. Живая. С когтями вместо пальцев, с бездонными колодцами вместо глаз, с острыми ножами вместо зубов. Тьма скалилась. Тьма шептала. Тьма плакала.

Завыл волком ветер, гоняя холод по углам. Стены тихо зашептали, шурша трещинами и камнями, заиграла мелодия звуков жизни и смерти.

Раздался смех, словно удар молота в колокол, следом плач, словно скрип усталого флюгера. Мелькнули в темноте скрюченные, костлявые пальцы, безликие с пустыми глазницами фигуры метались вокруг.

— Нина, пора просыпаться, — прошептал голос из темноты.

Нина знала этот голос. Ни с каким другим не спутать голос мамы.

Нина изо всех сил пыталась вырваться из жестокой темноты навстречу голосу.

— Ниночка, просыпайся.

Девочка отталкивалась, отбивалась от темноты, но та ее крепко держала, заглатывая и окутывая своим бурлящим нутром. Девочка боролась, хваталась за воздух, будто он может стать спасительной опорой, словно он может стать осязаем. Но темнота тоже не сдавалась: проникала все глубже в Нину, в каждую ее клетку, в каждую пору.

Кто-то потянул девочку на себя от темноты. Кто-то сильный.

Нина с трудом разлепила глаза.

В подвале царил полумрак. Из трубы в стене светил яркий свет и дышал прохладный ветер. Девочка посмотрела на себя: теплая кофточка, которую мама когда-то носила, а потом бросила в подвал и забыла, местами худые колготки, из протертых носков торчали потемневшие пальцы.

Голова очень сильно болела, да и все остальное тело тоже. Животик, словно кто-то завязал в тугой узел, а горло, будто после пожара, все в трещинах и окалинах.

Она не успела осмотреться, как на ее хрупкое плечико легла чья-то рука. Девочка была слишком обессилена, чтобы закричать или отскочить. Все, что она смогла — сделать резкий неглубокий вдох. Вдох, который резанул грудь.

— Прости меня, — пропел голос за спиной. Мамин голос.

Нина повернула голову и посмотрела на руку мамы: тонкая с костлявыми, кривыми пальцами. Девочка сглотнула, и вниз по горлу прокатился раскаленный камень. Она задышала чаще, несмотря на рвущую легкие боль.

Попыталась встать, но упала. В ногах не осталось сил. Она оперлась руками о пол, но тут же свалилась. Задергала ногами, пытаясь оттолкнуться от пола. Больно скользя позвоночником по камням, она все же отползла на два-три шага.

Из темноты в лучи слабого света вышла мама. Она двигалась мелкими шагами, переваливаясь с ноги на ногу, качалась из стороны в сторону, как тонкая ветка на ветру, тянула к Нине корявые руки. Плечи в раскосую торчали костями в разные стороны. Когда взгляд девочки встретился с бесцветными глазами матери, на обтянутом кожей черепе нарисовалась улыбка из черных губ. Мама приближалась, источая запах давно нестиранных вещей и гнилых продуктов.

— Ниночка, — позвала мама.

Девочка заплакала.

Мама протянула руки к дочери. Нина закрыла глаза и ответила тем же.

— Ты должна жить, девочка моя, ты должна жить. — прошептала Галина на ушко дочери.

— Я хочу есть, мам.

— Ешь, девочка моя, ешь. — мама прижала дочь к груди.