Нина Горланова в Журнальном зале 1995-2000

Света сжала его руку, как в примитивном кино или романе. Это плохие мысли о Насте сделали их беднее на слова и жесты, сразу подумала она, но они еще постараются, и... другие найдет Света выражения чувств для мужа. Достойные...

Дома было прибрано, как всегда, когда Света и Миша уходили куда-либо. Настя лучилась: ну как — Фэ и Бэ в обмороке не валяются? (Она знала, что Миша обычно после фильма произносит: “Феллини в обмороке от зависти уж не валяется” — или: “Бергман без чувств не слег”.)

— Такое кино, — сказала Света. — Когда-нибудь я вам расскажу... лет через десять — двадцать. Напомните, и я расскажу. Все.

— Фантастика? — спросил Антон, раскручивая афишу. — Интересно, мы одни во Вселенной или нет?

— Если одни, то должны пылинки друг с друга сдувать, — повторила Настя чью-то реплику, но Свете некогда было вспоминать и анализировать. Надо думать, как завтра у Инны Константиновны заявление выпросить.

Мы работаем

— Вы видели “Сталкера”? — спросила Света.

— Тарковский — это не мое. — Инна Константиновна относилась к людям, у которых заготовлены ответы на неприятные вопросы.

— А мы видели. Вчера... И решили подождать, не сдавать в детдом.

— То, что вы решили, меня не касается. Я здесь работаю, мы все работаем, а не в игрушки играем. Вы написали заявление, я дала ему ход. Ждите результата.

— Но мы передумали, Инна Константиновна, голубушка! Прийти к вам меня заставил фильм... — Света не жалела себя — упрашивала, говорила банальности, плакала. Она довела Инну Константиновну до бешенства.

— Злом победить зло невозможно, — продолжала свое Света. — И мы наконец это поняли...

Инна Константиновна надевала пальто: у нее давление — верхнее инсультное, а нижнее — инфарктное, так что лучше не надо!

И это с таким-то давлением она идет на вторую работу (кажется, логопеда), а не берет больничный, думала Света. Железная женщина! Но мужчины могут все. Пошлю Мишу.

На юг

— Из Одессы вышли Бабель, Олеша, Катаев, а вошли туда совсем другие люди... — рассусоливал Миша. — Хорошо, что Лев Израилевич летит одним рейсом с вами: если что, поможет.

— Аэрон взяла, кулечки... четыре штуки, — вычеркивала Света из дорожного списка то, что уже уложено в сумки.

— В Одессе не стало того, что раньше, — нет одесситов. Раньше что: юмор, одессизмы, а сейчас... Говорят, что в Ленинграде так же вот не осталось ленинградцев... Что ты тянешь руку?

— Подай стопку носовых платков! Где сумка на колесах?

У Насти в глазах уже было написано нетерпение пчелы-разведчицы: побывают у матери дяди Левы, а это новое медоносное пространство. И дом родичей Миши тоже, но там тетя Люся с сыновьями, там мало что перепадет.

— Дядя Лева, я скажу вашей маме, что вы — самый умный в Перми! — заранее распланировал Антон.

Настя поняла, что он так хитро будет выманивать что-нибуль вкусное у Баси Абрамовны, нет уж, она первая спросит: есть ли шкатулка с украшениями, есть ли там то, что никто не носит?

В самолете Настю вырвало восемь раз, шесть раз она сбегала в туалет. Наконец у нее вышло все через верх и через низ, так что один воздух циркулировал в организме туда-сюда.

— Цвета, какая мука, — выдавила она неестественным телевизионно-интеллигентным голосом.

Это не поездка в гости, это испытание, подумала Света... Очнулась от запаха: Лев Израилевич тер ей виски мазью “Звезда” и при этом испуганно тряс остатками курчавости.

— Светочка, нельзя же так близко к сердцу все, м-м... Не знаю, как вас оставлять такую! Я ведь с мамой попрощаться еду. Пока уезжаю один...

Куда? В Канаду. В какую Канаду? В такую... брат давно уже там. Все живут двойной жизнью, а Лев Израилевич — тройной. Все на работе говорят одно, дома, на кухне, — другое, а он еще ночами письма от брата читает.

— Вы меня отвлекаете так искусно? Или это правда?

— Правда, я уезжаю. Заставляют...

До Светы доплескивалось, что на работе у него скандал: из творческого кружка, который он вел много лет, одна студентка повесилась. Правда, ее удалось спасти, но записка попала в руки КГБ, что-то про подлость советского режима... Как она будет жить без его советов?

— Одесса-мама, — донеслось откуда-то. Света была как автомат: сумка на колесиках — раз, сумка “инь и ян” — два, рюкзачок Антона — три, Сонечка, дай руку, Настя, держись за дядю Леву!

Сели в автобус, и он вдруг так резко дернул с места, словно его попросили зуб вырвать! Дети повалились на Льва Израилевича, а Света на них. В Канаде так не дергают, наверно, почему-то пронеслось в мыслях.

— У вас, Бася Абрамовна, шкатулка есть? — спросила первым делом Настя.

— Пошли скорее к врачу, а то мы ее опоздаем, — ответила Бася Абрамовна (типичный одессизм, подумала Света).

Но Насте совершенно не хотелось идти:

— У меня все прошло!

— У тебя все прошло, как я — девушка, — мелькая со стаканами чая, говорила Бася Абрамовна. — Левушка, тебе покрепче? А вам, Светочка? Сейчас жасмин... вот. — Она сорвала розовые лепестки с цветка на окне и каждому бросила в чашку по щепотке благоухания.

За чаем Антон успел сказать, что дядя Лева — самый умный человек в Перми. Настя испугалась, что теперь его задарят подарками.