Ниндзя с Лубянки

Невысокий человек с красивым узким лицом и седыми обвисшими усами, в японской одежде – кимоно и широких штанах-хакама, с половинкой старинного лука, оплетенного золотым шнуром, в руке решительным шагом вышел в центр маленького, почти квадратного дворика перед женской частью дворца и властно оглянулся. Две калитки, ведущие во двор, уже были взяты под охрану японскими солдатами с винтовками Арисака в руках. Командовал солдатами начальник караула – маленький, худой и очень быстрый. Правую руку он решительно положил на эфес сабли, левой придерживал ее ножны. Весь вид его выражал готовность в мгновенье ока обнажить клинок и броситься в атаку по сигналу господина со странным луком в руке, но пока он лишь напряженно следил за своим начальником и людьми во дворе. Толпа корейцев – придворных разных рангов, прислуги, поваров, посыльных, все в чудных длиннополых платьях и нарядах, в высоких шляпах – молча и синхронно покачивалась с потупленными в землю взорами, в ужасе ожидая действий, которые должны были неминуемо произойти, не издавая при этом ни звука. Через ворота скорым шагом, толкаясь плечами на узких дорожках, вошли еще два взвода солдат. Через южные – японцы во главе с командиром, занявшим место рядом с худым офицером. Через восточные ворота вошел отряд корейской придворной гвардии, возглавляемый столь же решительным японским лейтенантом, вставшем, однако, поодаль. Как только военные построились в две шеренги по периметру двора и замерли, следом за ними вбежали, вздымая соломенными сандалиями пыль, человек тридцать молодых японцев. Одеты они были так же, как и узколицый, в кимоно, но в руках держали уже обнаженные мечи. За ними быстрым шагом вошел еще не старый, но лысоватый японец в европейским сюртуке, в кругленьких очечках в металлической оправе, окладистой, но аккуратной бороде, штиблетах огромного размера и тоже с обнаженным мечом в руках – таким же, как и у людей в кимоно. Вопросительно взглянул на узколицего. Тот кивнул, человек в сюртуке коротко поклонился в ответ и, обогнав меченосцев, повернулся к ним лицом. Они остановились как вкопанные. Лысый решительно указал мечом на вход в покои.

Японцы в хакама с криками и визгом бросились внутрь. Несколько минут во дворе царила страшная, мертвая тишина. И вдруг изнутри раздался душераздирающий вопль, ставни распахнулись, и в окно высунулся один из вбежавших внутрь японцев. Он еще раз издал пронзительный крик, глянул на человека в сюртуке и отпрянул. В ту же секунду ставни, качнувшиеся было назад, с треском разлетелись в стороны, так что одна сорвалась с петли и безвольно закачалась на оставшейся. В открытое окно без единого звука головой вперед выпало тело, облаченное в придворное женское платье. Женщина свесилась вниз безвольным мешком – она была уже мертва. Ее волосы были растрепаны, а лицо разбито до неузнаваемости и залито кровью – так, как будто ее тащили за волосы по полу, и она билась головой о ступени. Из дверей павильона выскочил другой японец, подскочил к убитой, выдернул ее из окна и, бросив наземь, дважды воткнул меч в распростертое тело. Резко развернувшись и издав точно такой же вопль, как и его товарищ, снова вбежал в здание. В тот же миг весь дворец огласился страшными криками, и из двери, обращенной во внутренний дворик, одно за одним стали вытаскивать женские тела в роскошных платьях, с залитыми кровью лицами и с растрепанными волосами.

Ответный вопль ужаса потряс издали корейцев, сгрудившихся во дворе. Расширившимися от страха и стыда глазами они наблюдали чудовищную картину. Офицеры, командовавшие взводами, покосились на узколицего. Он стоял в тени и молча наблюдал за происходящим. Тогда инициативу взял на себя человек с окладистой бородой. Скомандовав что-то гортанное, он подождал, пока солдаты быстро перестроились в одну длинную шеренгу и остановились, поставив винтовки в положение «к ноге». Толпа в ужасе замерла, однако второй команды не последовало. Все время, пока дворец оглашался нечеловеческими криками и время от времени из окон выбрасывали таких же растрепанных женщин (ни одна из них не издала при этом ни звука). Бородатый человек в сюртуке спокойно подходил к каждой, внимательно вглядывался ей в лицо и маленьким серебристым карандашиком делал какие-то пометки в элегантном кожаном блокнотике.

Так прошло около четверти часа. Во дворе валялось два десятка безжизненных тел, а столпившиеся посреди него придворные, которых набралось человек триста, не кричали и не молчали, а тихо, без слез, подвывали, ожидая своей участи. Средних лет кореец, крепко державший за руку круглолицую, миловидную женщину, посторонился, давая дорогу выбирающемуся из центра группы придворных иностранцу явно европейского происхождения, с остроконечной бородкой. Европеец сразу направился к узколицему, не обращая внимания на человека в сюртуке, с удивлением уставившегося ему вслед. Кореец, державший за руку жену, услышал, что иностранец заговорил по-английски, витиевато и очень вежливо: