Ниочема

Для посиделок был и формальный повод: нашелся пропавший позавчера Песцов. Пришел сам, предъявил бумаги, из которых следовало, что его подчистую ограбили, едва не убили и напрочь отшибли память. Вообще-то пацана было жаль: тихий, забитый, молчаливый. Учился, правда, хорошо. Вот только магия ему никак не давалась. Если он до совершеннолетия не сможет показать хоть какого-нибудь прогресса, дадут самый низший четырнадцатый магический класс, отберут дворянство и выпнут во взрослую самостоятельную жизнь.

Тем поразительней был крик ворвавшейся в кондейку малышни:

— Там Песец Косулю убивает!

Конечно же, воспитатели рванули на ЧП всем скопом. На втором этаже, где квартировали старшие классы, картина была сколь жуткая, столь же и поразительная. У дверей спальни, в которой жил Песцов, лежал сам виновник переполоха. На полу вокруг него расплывалась неслабая лужа крови. В руках у него была зажата лодыжка второгодника Косулина, и эта лодыжка стремительно обугливалась под истекающими из ладоней Песцова струями пламени. Сам Косулин уже мог только визжать и подергивать полусгоревшей ногой.

Воспитатель малышни, владеющий водной стихией, сходу плеснул изрядную порцию воды в Косулина и Песцова, разом погасив и руки, и ногу, и занявшийся было деревянный пол. А воспитатель старшеклассников приложил по темечку и самого Песцова, руками, безо всякой магии, отправив бузотера и почти что убийцу в бессознательное состояние.

В рекреации стало тихо, лишь подвывал обожженный Косулин, да хныкали несколько пацанов помладше, зажимая окровавленные лица.

— Где доктор? Бегом за ним! — рявкнул старший воспитатель. Несколько малолеток сорвались было с места, но врач уже и сам вбежал в коридор второго этажа спального корпуса.

Окинув взглядом территорию побоища, он проигнорировал порезанные морды, обгорелую ногу и кинулся к лежащему плашмя на полу Песцову. Плюхнулся коленями в кровавую лужу, не заботясь о сохранности брюк, провел ладонями над бессознательным телом.

— Кто его так, мать-перемать? Чудо, что парень еще жив! Срочно неотложку вызывайте, а я попробую удержать его на этом свете, пока не приехала бригада.

Руки доктора начали выписывать сложные фигуры над телом гимназиста. Все остальные тупо стояли и смотрели. Доктор на секунду отвлекся от своего пациента:

— Что уставились? Скорую вызвали?

И только после этого, один из воспитателей выудил, наконец из кармана телефон и принялся набирать «03».

Когда всё успокоилось, когда всех пострадавших забрали в больницу, когда в коридоре смыли кровавые пятна и вымели цементную пыль, когда разогнали учеников по спальням и обрадовали директора поздним звонком, воспитатели вновь собрались в своей комнатке. Чай с бальзамом давно остыл, разговоры разговаривать как-то не тянуло.

Тут воспитатель старшаков добыл откуда-то из-за дивана дорогой с виду чемоданчик.

— Вот из-за этой штуки все и случилось, — заявил он коллегам.

— А что там внутри? — поинтересовался кто-то.

— Сейчас посмотрим, — ответил воспитатель старшаков. — Черт, заперто. Ничего, откроем.

И он достал из кармана складной нож.

— Может, не стоит? Все-таки это личная вещь, принадлежащая ученику, — попытался урезонить его воспитатель младших классов.

— Ученик в интернате не имеет права на личные вещи, — отмахнулся воспитатель старшаков и продолжил колупать замки ножом.

— Ну, как знаете. А я в этом беспределе участвовать не намерен.

Воспитатель младших классов поднялся и вышел в коридор. И едва он закрыл за собой дверь, как в кондейке что-то довольно громко бумкнуло. Воспитатель тут же вернулся. Небольшое помещение было заполнено красным туманом. Воспитатель старшаков сидел с открытым чемоданом в руках и выпученными глазами на лице. И все, кто оставался в кондейке были с ног до головы покрыты пурпурной краской, с помощью которой полиция порою метит грабителей.

Глава 5

Где-то в больнице

Белый потолок, мягкая кровать, тело укрыто чистой простыней. Больница. Не тюрьма — уже хорошо. Но каждый день по башке получать — плохо. Однозначно. С этим надо что-то делать

Олег, не торопясь обнаруживать себя, осмотрелся, затем послушал свой организм. Ничего не болит, синяков и ссадин на руках нет, да и на теле — он мельком глянул под простыню — тоже. Чем все закончилось в дортуаре? За кем осталась победа? Пока не вернется в гимназию, не узнает. Вот только возвращаться совсем не хочется. Жить в комнате на восемь человек, не иметь возможности уединиться, никакой личной жизни, никакой нормальной учебы. А если во время медитации какой-нибудь Хорек придёт пакостить? Нет уж, хватит с него.